Мама на море - Порно рассказ

История эта произошла, когда мне было лет 18 или 19. На тот момент, в моей голове царствовал полнейший хаос из самых различных мыслей и умозаключений (как положительных, так и не очень) периодически видоизменяющихся под действием бушующего полового созревания.

У меня не было особого желания делиться своими проблемами и переживаниями с кем-либо, поэтому я весьма трепетно и ревниво относился к любым попыткам нарушить мое одиночество, что нередко оборачивалось негативом и злостью, существенно вредившим моим отношениям с окружающими… особенно с родными и близкими, с коими мне доводилось взаимодействовать больше всего.

И именно по вышеназванным причинам, запланированной очередной, можно сказать, ежегодной поездке на море я был совсем не рад. Совсем. Меня не прельщала мысль на долгий месяц остаться наедине с непонимающими и, казалось, безразличными родственниками в зоне непосредственного контакта. Да, безусловно, городишко куда мы планировали поехать я знал очень и очень хорошо, в конце концов, мы бывали там почти каждый год за последнее десятилетие. Поэтому в любой момент, я мог спокойно уйти куда-то, дистанцироваться, побыть в «себе», но…

Вдобавок ко всему, в этот год не смог поехать отец. Рабочие моменты, которые нужно было решать здесь и сейчас… не полным составом семьи мы отдыхали не так уж и часто (последний раз мы отдыхали без отца шесть или семь лет назад), поэтому я отнесся к ситуации с пониманием, хоть, откровенно говоря, и был чрезвычайно расстроен, ведь, с отцом я действительно мог поговорить о многом. Спросить много чего такого, что не хотел спрашивать у других. Он действительно слушал и понимал меня… в определенные моменты… и это понимание существенно помогало мне в моем «возрастном периоде».

Так или иначе, таким вот нехитрым способом, на море мы отправились с мамой вдвоем. Ну, положа руку на сердце, вчетвером, учитывая тетю (сестру мамы) и ее сына… но они отдыхали отдельно, в совершенно другом ритме и стиле, поэтому с ними, можно сказать, мы вовсе и не пересекались.

Остановились мы в небольшом гостиничном доме хорошо знакомых нам людей, у которых мы останавливались почти каждый раз, за редким исключением. Хозяева дома и всего участка – пожилая пара, помнили и очень хорошо относились как ко мне, так и к маме с ее сестрой, так что ни в плане комфорта, ни в плане денежных затрат никаких проблем мы не испытывали.

Номера мы выбирали сами и взяли те же, что брали и обычно – два соседних номера на предпоследнем этаже (само гостевое крыло было небольшим, около 4 этажей по 5 номеров на каждом) с видом на море, изредка перекрываемым свисающими со стен и крыши лозами дикого винограда и плюща. Номера небольшие, но очень уютные, с символическими балкончиками, одной двухместной и одной одноместной кроватью, телевизором и собственными душевыми, расположенными в отдельных комнатушках сбоку от входной двери.

Первый день прошел незаметно. Мы кинули вещи в номера и все вместе (что было крайней редкостью) пошли на море, после которого разбрелись по городку. Мы с мамой в ближайшее кафе, тетя к подруге, а ее сын, Женька, к компании знакомых. Так что, в дом мы вернулись довольно поздно, до самых сумерек гуляя и посещая знакомые, но слегка изменившиеся места и немногочисленные достопримечательности.

На общей кухне (такие располагались на открытой веранде у самой лестницы на каждом этаже) мы с мамой тут же наткнулись на Женьку вместе с компанией, которые что-то активно обсуждали.

— Здравствуйте, Светлана Степановна! – почти хором поздоровались радостные юноши.

— Ой, здравствуйте — здравствуйте, — заулыбалась мама, — Очень рада Вас всех видеть. Как Вы все выросли…

— Есть такое, — ухмыльнулся Денис.

Я не стал дожидаться окончания диалога, скупо пожал руки присутствующим и удалился в номер.

Ребят я знал постольку поскольку… так, иногда слонялся с ними вместе с братом, но ничего более. Все они были чуть постарше меня, местными, жили и как кто мог подрабатывали или работали в этом же городке, насколько мне было известно.

Коля и Вова, два брата, ничем особенным не выделялись. Отец их зарабатывал тем, что держал примерно похожий гостевой дом, но где-то в городе… и, как говорили, был любитель поломить цены. Никита, пухлый и, в целом, добродушный паренек, по указке матери уже успел закончить какие-то кулинарные курсы и теперь подрабатывал на кухне какого-то кафе. Денис, негласный “вожак” данного сборища, активно занимающийся профессиональным плаваньем и спортом в целом. Резковатый и слегка надменный Тоха. Чиж (понятие не имею, как его зовут на самом деле) самый младший из компании, говорливый, но знающий цену словам. Ну и Женек, мой двоюродный брат, большую часть времени на отдыхе проводивший именно с ними.

Вернувшись в номер и начав принимать душ, я невольно вспомнил девушку, что лежала сегодня отдаленно на пляже. Воспроизвел в своей голове, как неплотно прилегала к ее груди ткань белого купальника, как украдкой она спешно поправила трусики на пояснице, как медленно стекала по раскаленной коже капелька пота… до моря мы добирались на машине тети, останавливаясь то в придорожных гостиницах, то на стоянках, то просто на обочине, вместе с другими “туристами”. В постоянном контакте, у меня чисто физически не было никакой возможности утолить свою похоть, поэтому теперь член вставал колом даже от простого взгляда на слегка выглянувшую из-под лифчика незагорелую часть кожи.

Хорошенько облив свой член шампунем, я удобно устроился на небольшом сидении в душевой кабине и, плотно сжав пенис, принялся медленно мастурбировать, представляя, как выпускаю всю накопившуюся за время поездки сперму прямо на горячую, лоснящуюся от пота грудь той самой незнакомки.

Вдруг, дверь в ванную комнату открылась и на пороге показалась улыбающаяся мама. К счастью, матовое стекло кабины прикрыло мой акт, но я все равно подскочил как ужаленный, резко развернулся лицом к стене и начал активно растирать пенящуюся жижу по всему телу, неубедительно изображая самое обыкновенное принятие душа.

— Как быстро время летит, а? – как ни в чем не бывало спросила мама, делая что-то у раковины.

Я не ответил.

— Так все выросли. Вон, Никита уже уедет совсем скоро. Университет, все дела… а ведь совсем недавно школу заканчивал, довольный весь ходил.

— Ага, — безразлично протянул я.

— Там тетя Ира пришла. Хозяева настоек дали на “дегустацию”, — рассмеялась мама, — Пойдешь? Все еще сидят, не ушли никуда.

— Да не, мам, — вяло ответил я, — Я с ними не особо.

— Ну тогда отдыхай. С дороги устал, наверное.

— Да, нет…

— А я посижу. Если захочешь, ложись спать, я тихонько вернусь.

— Хорошо, — все так же вяло ответил я, предвкушая, как буквально через пару минут уже никто не помещает мне наконец полностью опустошить ноющие яйца.

Вернулась мама далеко за полночь.

Как и обещала, она тихо-тихо, почти на цыпочках прокралась до чемодана, взяла оттуда спальный комплект и отправилась в душевую, где, стараясь лишний раз не шуметь, быстро смыла с себя макияж и переоделась, решив принять душ уже завтра утром.

Проверив, хорошо ли я укрыт и подправив мое одеяло, мама в гордом одиночестве легла на свою двуспальную кровать. Посмотрев прогноз погоды на завтра и быстро полазив по социальным сетям, мама хотела было уже лечь спать, как вдруг…

*бззз*

[Спишь?] — вспыхнул новым сообщением экран телефона.

[Нет], — ухмыльнулась мама, печатая ответ.

[А что делаешь?]

[Лежу]

[Дрочишь?]

[Что за вопросы?]

Внизу живота у мамы и правда, от неожиданности и даже скорее от наглости собеседника, приятно расплылось тепло…

[А что такого?] — не успокаивался собеседник.

«Ну, это уже перебор», — подумала мама и хотела было набрать ответное сообщение, как вдруг пришло следующее.

[Ты сегодня такая красивая была. У тебя безумно притягательная шея и плечи. Я весь вечер места себе не находил, все хотел как-то дотронуться до тебя… погладить твои ножки, твои руки… да и ты еще так смотрела, что, я еле сдерживался. Не обижайся за резкие слова у меня в голове сейчас все будто в тумане]

Мама прикусила губу и, выключив экран, убрала телефон под соседнюю пустующую подушку.

Ей было лестно читать подобное. Да, комплименты были топорными и примитивными, но… они были честными. Она знала это и прекрасно понимала, что сейчас творится в голове у ее собеседника. Понимала, как он с трудом находил слова для чего-то хоть более-менее галантного, чего-то не открыто вульгарного.

Прикрыв глаза, она какое-то время просто всматривалась в темноту, не надеясь особо отогнать навязчивые мысли… затем, осторожно, едва слышно, припустила под одеялом трусики и, затаив дыхание, нежно дотронулась кончиком пальца до изнывающих половых губ. Мокро. Очень мокро. Ее соки буквально…

*бззз* — отвлек ее звук вибрирующего телефона.

«Нет. Достаточно. Не буду отвечать», — подумала мама и, в следующее мгновенье, запустила руку под соседнюю подушку судорожно хватая вновь завибрировавший телефон. На долго ее не хватило.

[Свет, я безумно тебя хочу. Если бы не Димка, я бы… у тебя такой приятный голос… я бы так хотел снова услышать, как ты стонешь и причитаешь подо мной. Как ты сначала умоляешь меня перестать и остановиться, а потом засунуть глубже. Сильнее.]

[Свет, я… я этого целый год ждал. Тебя ждал. Хотел только в тебе быть. Снова ощутить тебя. Ласкать тебя.]

Мама снова выключила экран и прижала телефон к груди. Ее пальчики плавно скользили меж ее половых губ, равномерно размазывая выплёскивающиеся соки. Удовольствие волнами накатывало на нее, дыхание окончательно сбилось, а все тело дрожало, в предвкушении бурного оргазма.

«Надо… надо что-то ответить», — подумала мама, с трудом остановившись и с опаской посмотрев на темный силуэт спящего сына.

[Докажи] – напечатала мама, размазывая по теплому экрану телефона собственную смазку и тут же отправила.

«Нет, нет, нет, ну зачем же… ох… зачем же я…» — тут же начала она ругать себя, вновь запуская руку под одеяло и с большим нажимом продолжая ублажение.

*бззз*

«Господи, пусть это будет член», — подумала мама. «Не пиши мне ничего, просто пришли свой хуй»

[Сначала ты] – всплыл жестокий ответ на экране телефона.

«Скотина», — подумала мама, аккуратно вводя в свое разгоряченное лоно обильно покрытые смазкой пальцы.

[Свет, пришли себя. В том самом купальнике, а потом и я докажу]

Мама начала было активнее трахать себя пальчиками, как вдруг резко остановилась, громко хлюпнув пиздой.

«Так нельзя… услышит… я уже все тут…» — путались ее мысли.

[С чего ты взял, что он у меня с собой?]

[Потому что я знаю, что ты хочешь снова почувствовать, как мой хуй проталкивает его глубоко в твою попку]

Я проснулся от каких-то шорохов и скрипов со стороны шкафов. Слабо понимания, что происходит, я повернулся на другой бок, и увидел, как мама, в тусклом свете небольшого брелка-фонарика, что-то активно ищет в шкафу и чемоданах.

— Мам… что т…

— Спи-спи, сынок, — не отрываясь от поисков прошептала мама, — Я просто решила документы переложить.

— А… хорошо… — протянул я и снова провалился в царство Морфея.

На утро я проснулся от энергичного стука в дверь и едва слышимых криков: «Свет! Све-ета! Дим! Откройте, пожалуйста!». Тетю Иру я сразу узнал по голосу, но спросонок разбираться в очередных ее проблемах не было никакого желания.

Неспеша встав с кровати, я принялся натягивать на себя майку и штаны. Мамы в номере не было… но я не придал этому особого значения.

— Что случилось? –щурясь от утреннего солнца, открыл я дверь.

— Ох, Дим, прости что разбудила, — тетя выглядела взволнованно – Да, Женька мой усвистал с утра пораньше к ребятами и закрыл дверь! А я свой комплект ключей никак найти не могу! Я еще Светке давала…

— Мамы нет.

— А… а ты, Дим, можешь посмотреть, может она в номере их оставила?

— Проходите, — кивнул я, — Сейчас поищем.

Поиск результатов не дал и я, обернувшись, отрицательно помотал головой.

— Не-а, нету.

— Ох, Дим, а ты может это… — тетя приоткрыла стеклянную дверь на балкон и с опаской посмотрела вниз, — Может, перелезть сможешь? Тут недалеко совсем… а… а я тебя подстрахую. Подержу.

— Ну-у, не знаю… а что за спешка то такая? – протиснулся я на балкончик и озабоченно осмотрелся.

Расстояние между нашим балконом и балконом номера тети было действительно небольшим. Буквально один полный шаг, но… по больше части, пугало не это, а громадная высота, находящийся снизу забор и прочий малопригодный для приземления хлам.

— Да-а! Вон, с Риткой запланировали за город выбраться, там как раз муж ее добросит нас, а вещи все в номере, понимаешь?

Я кивнул. “Ритка” или тетя Рита – мама Никиты, веселая и активная женщина значительно старше моей мамы и тети Иры. Именно со знакомства ее и тети началось плотное общение моего брата с местной компанией ребят.

— Ну что? – торопливо спросила тетя, — Сможешь перелезть? Тут вроде не далеко…

— Сейчас попробуем, — кинул я и осторожно перелез за перила.

— Давай я… — начала было тетя, но к тому моменту я уже шагнул в пустоту, едва успев уцепиться свободной рукой за перила соседнего балкона.

Еще один момент, перекидывание ног и я, в полной безопасности, стою в тетином номере.

— Уф, Димка… спасибо тебе огромное! Посмотри, может я их на тумбочке оставила…

Ключи действительно лежали на тумбочке, возле кровати. Хм, наверное, тетя прекрасно знала, что мамы нет в номере и с самого начала это был лишь гнусный план растолкать меня на столь опасные трюки. И ради чего? Рисковать жизнью ради благополучия собственного времяпрепровождения? Не легче ли было дождаться возвращения мамы?

— Спасибо, Дим, — улыбнулась тетя, едва я открыл дверь ее номера изнутри — С меня причитается!

— Не вопрос, — кивнул я, возвращая ключи.

Мама вернулась через минут двадцать-тридцать с полным пакетом фруктов и прочих местных яств.

— О, проснулся уже? А я тут, с утра пораньше, на рыночек сбегала. Вот, понакупила тут всякого, чтобы ты здоровья и витаминов набирался.

— Спасибо, мам. Но, надо было меня разбудить, помог бы…

Мама отмахнулась.

Конечно, ничего про прыжки меж балконов и тетины манипуляции я рассказывать не стал. Да и зачем? Все закончилось хорошо… а лишний нервы и разборки лишь испортят отдых.

День пролетел так же незаметно. Море, пляж, кафешки…

Ближе к вечеру мы вернулись в номер, и я хотел было отправится в душ, как мама остановила меня.

— Дим, мы сегодня с тетей Ирой и Ритой хотели за город выбраться, на водопады. Посмотреть, отдохнуть… ты как, не против? Один побудешь? Можешь сходить погулять…

— Конечно, — пожал я плечами, — Отдыхайте.

— Ну, ладно. Хорошо. Там муж Риты нас подбросит, так что вернемся, наверное, только завтра с утреца. Если что, фрукты я вон положила… ну там и остального по мелочи…

— Ладно, ладно, — покивал я и отправился в душ.

На удивление, вечер действительно проходил хорошо. Никто меня больше не беспокоил, никто не донимал… Бесцельно побродив по окружающему нас частному сектору, вдоволь налюбовавшись красотами несвойственной родному региону природы и наслушавшись музыки, я вернулся обратно в гостиницу практически в кромешной темноте.

Тихо. Так, лишь изредка то тут, то там из закрытых номеров слышались какие-то шорохи и приглушенные переговоры. Где-то вдалеке устало погавкала собака, а небольшой соседней улочке залились трением невидимые цикады.

Неспешно подойдя к двери нашего номера, я вдруг услышал смех в тетином номере… но, мгновение спустя он столь же внезапно прервался, утонув в тишине.

«Верно Женька вернулся», — подумал я и зашел к себе.

Вымыв руки и раздевшись, я улегся с ноутбуком на кровать, как вдруг снова из соседнего номера донеслись непонятные шорохи… и, кажется, даже сдерживаемое женское мычание… я прислушался. Ничего. Только слившаяся с фоном трель насекомых, пробравшаяся в номер из приоткрытой балконной двери.

Нахмурившись, я вновь погрузился в притягательный интернет… как ночной покой снова разорвался от довольно громкого томного и протяжного женского стона за стеной. И снова тишина… будто ничего и не было.

— Ну, либо это Женя хорошо отдыхает, либо тетя… — подумал я, втыкая в уши вакуумные наушники.

Тетя была одна столько, сколько я себя помню.

Мужа ее убили в бородатые годы, а сама она предпочитала более свободное общение традиционному институту семьи, используя сохранившуюся привлекательность и манящие формы на полную катушку. Так что, да. .. в подобных поездках, если мы отдыхали все вместе, мама и папа нередко брали номер подальше, при случае, не заостряя внимание и стараясь как бы оградить меня от “взрослой жизни”. Но, не смотря на их усилия, подобные охи, вскрики и стоны были для меня не новы и никоим образом не влияли ни на мой отдых, ни на мое отношение к тете. В конце концов, каждый отдыхает как может и хочет верно?

Следующие несколько часов прошли в покое… не знаю, может быть в соседней комнате и было что-то, но в моих наушниках громыхала довольно громкая музыку, так что я, в некоем роде, был отделен от окружающего мира. Однако, в конечном результате это меня не спасло от нежданных гостей, вкупе с очередными проблемами.

Отвлекшись на секунду для похода в туалет, я вдруг услышал, что в дверь настойчиво постучали.

— Кто? – спросил я, не открывая двери.

— Дим, открой – донесся голос тети.

И вновь, как и с утра, на пороге стояла тетя. Только на сей раз не взволнованная, а скорее… вымотанная.

— Женька, видимо, ключи в замке оставил, не могу внутрь попасть, — махнула тетя Ира рукой в сторону соседней двери, — Можно я сегодня у Вас переночую?

— Э-э-э… да… да…

— Ох. вот, спасибо. Я твоя должница уже дважды, — улыбнулась она, проходя в номер.

— А… Вы… пораньше?

— А? А, не! Ритка не смогла сегодня, — с досадой пожала плечами тетя, — Зря только тебя с утра рисковать заставила.

— Не… смогла? – ошарашено спросил я.

— Ага, представляешь? Ну, вообще, не она, а муж ее, но… да какая разница? Так что я решила там особо не засиживаться и пошла по магазинам прошвырнулась.

Я не ответил. Молча зашел в душевую, закрыл дверь на защёлку и, с бешено колотящимся сердцем, припал к общей с соседским номером стене.

Ксожалению, ничего услышать мне так и не удалось… может стучащая в висках кровь мешала, а может быть там и не было ничего… потупив еще немного я вернулся в комнату и принялся бесцельно таращиться в ноутбук.

— Ты чего бледный какой? – спросила тетя.

— Не знаю, — промямлил я, — Голова чего-то…

— Давай-ка спать, а? А то время уже. Я вот тоже устала, что аж ноги отваливаются. Сейчас умоюсь и давай на боковую.

Я кивнул. Женя был в сети, а вот мамы не было онлайн уже около шести – семи часов.

[Ты где?] – написал я брату, но ответа так и не получил.

Рой мыслей клубился в моей голове от явно ложно успокаивающих, до неприемлемо абсурдных. Руки и ноги похолодели настолько, что я буквально чувствовал ломоту и боль в суставах.

— Ключи есть только у Жени и у мамы… но зачем бы… — пронеслось у меня в голове.

Я выключил ноутбук, не в силах больше притворяться, что все хорошо и повернулся на бок, стараясь погрузиться в сонное забытье… но предательский член продолжал упорно каменеть, вытягиваясь на полную длину. Дикие и искаженные образы вырисовывались в темноте моего сознания.

— Там мама, — подумал я, — Определенно мама… зачем тогда еще ей было врать?

Минут через десять из соседнего номера до меня донесся тихий, но все же различимый методичный скрип кровати. Некоторое время скрип держался ровно, лишь изредка чуть ускоряясь и тут же возвращаясь в привычный темп, а затем внезапно затих, после протяжного женского стона.

*БУМ*

Мощный толчок и соседская кровать с характерным грохотом громко ударилась об общую стену.

*БУМ*

Еще один удар, а за ним уже несдерживаемый женский возглас:

— О-о-о-о, да-а-а-а!

И тишина.

— Голос… похож на мамин? – еще сильнее съежился я в своей кровати, — Шлюха… шлюха… ебется с кем-то в соседнем номере… как конченная шлюха…

Дверь в ванную открылась и оттуда осторожно вышла тетя, еле сдерживая широкую улыбку.

— Во Женька дает, да? – хихикнула она, но, подумав, что я сплю, замолчала, выключила свет и принялась шуршать одеялами, готовясь ко сну.

Медленно тянулись минуты… я лежал полностью увлеченный и поглощенный редкими звуками, доносящимися из соседнего номера. Видимо, совокупляться они закончили и теперь обсуждали что-то, шепотом, в надежде что никто их не услышит. О чем шел разговор я разобрать не мог, но один из голосов как будто бы действительно принадлежал Женьке.

— Может действительно Женька? – вновь подумал я, — Просто повезло со взрослой и…

Я вновь проверил телефон, но брат так ничего и не отвечал. Мое сообщение оставалось непрочитанным, а звуки разговора из-за стены, меж тем, снова сменились легким поскрипыванием, то и дело срываясь на женские стоны и ахи. Трахались аккуратно, тихо, лишний раз стараясь не шуметь, но видимо… не могли… страсть и похоть то и дело брала верх.

Так прошло еще пару минут. Звуки ебли не стихали, а мое воспаленное сознание наполнялось извращенными образами мамы… или, скорее, шлюхи очень похожей на маму, в которую до самого упора всовывают крепкий хуй. Она умоляюще стонет, унизительно подмахивая неизвестному ебарю, с силой сжимает собственные груди… сама насаживается, чувствуя как внутри нее… Дотронувшись до раскрасневшейся головки, я почувствовал, как горячая сперма почти моментально заполняет мой член и… наконец, решился.

Обернувшись и понаблюдав за мерным дыханием спящей тети, я собрал волю в кулак и, медленно, стараясь не шуметь, вышел на залитый ночным светом балкон.

Мне предстояло повторить утренний прыжок, но от былого страха не осталось и следа. Возбуждение больно било по моему рассудку, отзываясь то и дело легкими спазмами в до боли напрягшемся члене. Не особо задумываясь над опасностью, я перемахнул через перила и вновь перебрался на соседний балкон, тут же спрятавшись в свисающих лозах винограда.

— Это точно Женя, — успокаивал я себя, — Он сам рассказывал, как они двух студенток пустили по кругу в прошлом или позапрошлом году…

Пригнувшись еще сильнее, я постарался успокоить бешено колотящееся сердце, плотно сжал кулаки и аккуратно заглянул в тетин номер.

На двухспальной тетиной кровати широко расставив ноги и запрокинув руки за голову лежал полностью обнаженный Денис. Рядом, полусидя-полулежа копошилась облаченная лишь в кружевные черные чулки с подвязками мама… моя мама…

Сначала мне не удалось хорошенько разглядеть чем она там занята, но затем… весь пресс Дениса, с выпирающими кубиками мышц поблёскивал в лунном свете обильным слоем свежих слюней, которые мама с маниакальным усердием слизывала, а затем многочисленными поцелуями наносила повторно.

— Нравится? – прошептал Денис, нежно, но властно беря маму за волосы и, с нажимом, зарывая мамино лицо в оставленное ей же лужу слюней.

— М-м… да-а… — с трудом выдавила из себя мама, уткнувшись в смоченные мышцы пресса юноши.

Парень улыбнулся, продолжая возить мамино лицо по собственному телу.

— Да-а-а… — протяжно застонала мама, запуская левую руку между своих ног.

Когда мама подняла голову моему взору предстало ее родное лицо, полностью залитое слюнями. Макияж потек, тушь размазалась, оставляя сексуальные темные пятна под глазами, а ярко красная помада широкими ручейками сползала на подбородок, в последствии капая на белоснежную грудь вперемешку со слюнями.

— Убери руку, — холодно сказал Денис.

— Х… хорошо… — выдохнула мама, почти моментально убрав руку от своей текущей киски.

Ее растрепанные светлые волосы были кое-как собраны в длинный конский хвост на затылке. Молочно-белые груди второго размера, контрастирующие с остальным, слегка загорелым телом, краснели явными следами укусов, продолжающимися по всему плоскому подтянутому животику с аккуратным шрамом от кесарева сечения.

— Хочешь еще? – прошептал Денис, гладя маму по мокрой щеке.

Мама быстро кивнула, невольно разбрызгивая во все стороны капельки слюней.

— Как сильно хочешь?

— О… очень хочу, мой сладкий, — простонала мама, наклоняясь чуть вперед и медленно обхватывая темный загорелый сосок юноши влажными губами.

Денис закрыл глаза и в блаженстве откинул голову назад. До боли мне знакомые мамины руки с длинными пальчиками, которыми она обычно гладила и прикасалась ко мне, вынырнули из темноты. Правой рукой мама плотно сжала толстый члене Дениса, медленно надрачивая приносящий ей невероятно развратное удовольствие инструмент. Левой нежно, с нескрываемой любовью, она начала гладить шею парня, переходя на бицепсы и грудь… тело, мышцы юного любовника невероятно заводили ее, заставляя то и дело жалобно постанывать в ожидании продолжения.

— Сыночек, — обратилась мама к Денису и вмиг меня будто бы полоснуло тысяча ножей, — Хороший мой… я… м-м, а-а… я… очень хочу, чтобы ты кончил… чтобы…

— Нам… — с трудом выдавил из себя Денис, плавно останавливая мамину дрочку, — Нам… Женя за месяц написал, что… что Вы приедете…

— Ты готовился? – улыбнулась мама переставая сосать соски партнера.

— Да-а, — выдохнул Денис, смешивая ответ со стоном удовольствия, — Я… я так ждал, что ты…

Мама улыбнулась, убирая руки и нарочито медленно, чертовски сексуально спускаясь к паху парня.

— Ты знал, что получишь меня?

— Я… я боялся, что нет, — снова выдохнул Денис, закапывая руку в мамины светлые волосы.

— Но ты получил меня… ты взял то… что так хотел… — шептала мама, высунув язык и неспеша полизывая гладко выбритые яйца Дениса.

— А-ах, бля-я… какая же ты ахуенная…

— Ты… м-м-м… ты сегодня так много раз делал маме хорошо, — улыбалась она чувствуя как яички ее партнера трутся о ее нос, закрытые глаза, щеки, губы, — Маме так хорошо с тобой… ты такой молодец… чемпион… мой чемпион…

— Бля-я-я, — зарычал Денис спешно отодвигаясь от смотрящей ему снизу вверх в глаза мамы.

— Что такое? – нежно спросила мама, покрывая бедра юноши поцелуями, — Мама чем-то расстроила тебя?

— Не, не… — часто дышал Денис, — Просто… я… просто я не хочу вот так вот кончать…

— А во-о-от… сюда-а-а? – игриво протянула мама, переворачиваясь с живота на спину, пальчиками разводя в стороны половые губы и открывая уже раскрасневшийся вход, исторгающий из себя невероятное количество соков.

— Д-да… да-а… — подался вперед юноша, — Но… я… в гандоне?

— Влей в меня… — едва заметно отрицательно качнула головой мама, не переставая блядски улыбаться и поигрывать пальчиками по гостеприимно открытой пизде, — Иди ко мне… я — твоя награда…

Она не закончила. Денис подскочил к маминой киске и тут же, без предварительных манипуляций, вставил в похотливо хлюпающее мамино лоно свой член на всю длину. Он набросился на нее, как изголодавший, опьяненный кровью и беспомощностью жертвы зверь, больно впиваясь зубами в ее нежные груди, жестко хватая и сдавливая накаченными руками ее горло, плечи, бока и ляжки. Его руки и язык бешено скользили по ее разгоряченному телу своей самки, оставляя красные полосы и следы от сильных укусов.

— Да-а… о-о, блять… о-о-о-о, да-а-а-а… — стонала мама, содрогаясь в порывах наслаждения от уничтожившего благоразумие извращенного коктейля из возбуждения, боли, беспомощности и нескрываемой похоти.

Отпустив все, что делало ее ею, она полностью отдалась в лапы перевозбужденного паренька, годящегося ей в сыны. Она была шлюхой. Хотела быть шлюхой, без единого упрека со стороны совести раздвигающей ноги перед зеленым юнцом. Шлюхой, блядью готовой с благоговением и трепетом принимать скопившуюся от воздержания сперму подрастающего мужчины, который владел ею, приказывал ей, брал то, что хотел, уверенно и смело… добиваясь и непременно получая…

— Открой рот, — скомандовал Денис не прекращая фрикци, вжимающие униженно постанывающую маму в скрипучую кровать.

Мама открыла. Охотно. Настолько сильно, насколько могла.

Удовлетворенный покорностью, Денис улыбнулся и смачно плюнул прямо маме в рот.

— Глотай, — снова скомандовал парень, тем временем почти полностью вытаскивая и вновь с силой обмакивая свой член в обливающуюся соками пизду взрослой женщины.

Мама проглотила, с характерным звуком. Ее возбуждало это. Она знала, что никак не может сопротивляться настолько распаленной страсти, ярко горящей в глазах Дениса. Он имел ее. Трахал как хотел. Как мог и как умел. Дико. Жестоко. Больно. Каждый его нырок в нее сопровождался громким шлепком и хлюпаньем взбиваемых соков… он двигался в ней, терся, расширялся, заполнял ее… он владел ею и даже не думал останавливаться.

— Я… — прорычал Денис, с неконтролируемой силой стискивая мамины ягодицы.

Ей было больно. Все ее тело ныло и горело от многочисленных укусов, шлепков, сдавливаний… мускулистый пресс Дениса, хлюпая влагой ее слюней, с невероятной силой вгонял ее все глубже и глубже в старый матрас.

— Да-а… сыночек… да-а-а! – стонала мама, елозя ватными руками по спине юного ебыря.

Боль росла и тут же сливалась с заполнившим все, захватившим маму изнутри грязным желанием. Желанием быть вытраханной. Униженной. Выебанной. Сломленной. Она хотела этого… хотела, чтобы Денис не сдерживался, брал ее, как последнюю блядь, топя всю нежность и ласку в клокочущем желании выплеснуть в нее свое семя, сломать ее, покорить взрослую суку, независимую самку… приучить ее к грязной, грубой ебли, показать ей что ее жизнь без очередного члена, без очередного траха в обоссаных туалетах или грязных номерах просто ничто… просто…

— А-а-а-ах! Господи, да-да!! ДА-ДА!! ДА-А-А-А – забилась в конвульсиях мама тщетно пытаясь вырвать из железной хватки Дениса.

— О-ох… зат… заткнись, зат… м-м-м…

Мощным толчком Денис вогнал свой хуй в мамино лоно настолько резко и грубо, что мама взвизгнула и в страхе затихла, не смея пошевелиться под слетевшим с катушек парнем. Один за одним поток сладкой, горячей спермы ее любовника выливался в нее, полностью заполняя разгоряченную и избитую пизду.

— Да, мой хороший… да… еще… еще… — шептала мама, тяжело дыша.

Денис дернулся еще раз. Потом еще. Все что он копил, плоды его терпения и ожидания раскаленными струями выплескивалось в маму, начиная неспешно выливаться из разъебанного отверстия, не полностью заткнутого его хуем.

— Влей еще… Денисочка, прошу… влей в меня еще… а-а-ах, д-да… еще…

Весь вспотевший и запыхавшийся, парень снова с силой вогнал все еще твердый член в маму и, затянутыми пеленой неописуемого удовольствия и расслабления глазами быстро пробежался по влажному от пота и раскрасневшемуся от ударов животику мамы. Все в его голове плыло… но он явно был доволен… доволен тем, что сделал, что получил.

Медленно опустившись, Денис больно впился очередным укусом в мамину белоснежную грудь. На какой-то момент мне показалось, что я увидел тонкую струйку крови, потянувшуюся по изгибу… мама, зажмурившись от боли, дернулась и, в следующую секунду, полностью расслабилась, позволяя теплой струе мочи сначала окатить ноги Дениса, а затем неспешно стекать с ее ляжек, впитываясь в скомканные одеяла и простыни.

Всю свою жизнь, а точнее, сколько я себя помню, мама все свои действия подавала под эгидой нашего, а не ее, блага и поддержания семьи. Все, даже свои личные неприкрытые потребности и желания.

Поддержание порядка в доме? Ради нас с отцом, конечно же, чтобы именно мы жили в уюте и комфорте. А вот ее этот уют и комфорт, будто бы, и не касался вовсе. Ежемесячные абонементы в зал и бассейн? При мне она говорила, что ради здоровья, в отсутствии меня, что ради восстановления фигуры после родов и поддержания… желаний папы. То, что это весьма и весьма повышало ее самооценку и тешило либидо, путем ловли многозначительных взглядов со стороны прочих посетителей, она, конечно же, тактично опускала. Готовка каждый Божий день? Для утоления наших с папой нужд, опять же, чтобы именно мы были сытыми, и никто ни в чем не нуждался. А сама она, думается, не ест, да? Или ее это, в очередной раз, не касается? Бесцельное блуждание по различным бутикам длинную в день с маленьким уставшим ребенком под руку? Аналогично – ради экономии, и чтобы не беспокоить подобными пустяками отца. Встречи с подругами? Думаете ради собственного душевного равновесия и отдыха? Ха, не-е-е, как бы не так. Конечно же, ради спокойствия мужа. Дабы не мешать, не отрывать его от его бесспорно важных дел.

И все бы ничего… если бы все мамины увлечения, все ее желания, все потребности не посыпались изрядным слоем жертвенности, крайней необходимости и умеренного преувеличения, настолько сильно запутавших и приковавших отца, что, честно говоря, можно было бы очень долго размышлять на тему того, кто же действительно был жертвой в подобной паутине… Человек который всегда что-то должен своему партнеру? Даже за то, что делается ради благополучия их обоих? Или, быть может, человек из раза в раз выбирающий именно подобный подход из всех доступных? Ради чего? Банальной ли выгоды? Или же, наоборот, дабы иметь хоть какой-то аргумент дающий возможности делать хоть что-то в бескрайнем море ответственности и обязанностей?

Я не знал правильных ответов… да, возможно, я сам был заложником данных весьма запутанных хитросплетений желаний и уступков, но разбираться в этом и тем более вставать на чью-либо сторону я не хотел. Все это выглядело для меня одинаково… неправильно и наигранно. Да и, в конце концов, каждый все равно получал, видимо, то, чего хотел.

Ну, кроме меня.

Я в эту паутину встрял гораздо-о позднее и, увы, места для моих интересов и моей свободы, к тому моменту, уже не осталось.

Мама, уволившись с работы и, после родов, так и не начав работать сызнова, якобы полностью посвящала себя мне, заботясь, оберегая и направляя в «нужное русло». И настолько все это исходило от любви и искреннего желания блага, что в мгновение ока переросло в гиперопеку, золотую клетку с которой отец уже ничего не мог сделать… или не хотел, позволил матери самолично планировать и строить, строить и планировать всю мою жизнь, что, по итогу и привело к моему столь отстраненному отношению, упомянутой выше ревнивой защите личного пространства и обоюдной агрессии, непременно сопровождающей все наши ссоры.

Однако, не смотря на некую регрессию во взаимоотношениях, у мамы с папой все было хорошо. Да, были ссоры, недопонимая и конфликты, порой затягивающиеся на несколько дней… но они любили друг друга и всегда приходили к понимаю… были друг другу надежной опорой и поддержкой… как думалось мне…

— ДА-ДА!! ДА-А-А-А… — донеслось из темноты ночи и соседская кровать вновь со всего размаха брякнулась об общую стенку.

*БУМ*

— Да чтоб Вас… — процедила тетя, резко вырванная из мутных сновидений.

Голова у нее ужасно гудела от опрокинутых накануне «парочки чарок», а перед глазами все кружилось и плыло в уродливом, ужасно бесящем вальсе.

— О-ох, да он ее там режет что ли? Дим… Ди-им! – недовольно зашипела она, надеясь хоть с кем-нибудь разделить накопившуюся желчь.

Тишина.

Приглядевшись, тетя увидела, что кровать племянника пустует, обдуваемая разбушевавшимся ночным ветром через приоткрытую дверь балкона. Изредка поблескивает то ли отражением луны, то ли оповещением о входящем сообщении темный прямоугольник телефона. Небрежно валяется где-то рядом на полу остывшее одеяло…

«Наверное, в туалет приспичило», — подумала тетя, поворачиваясь на другой бок в очередной попытке забыться и заснуть. Звуки страсти из соседнего номера затихли и до тетиных ушей наконец вновь долетел мерный стрекот цикад, что так успокаивал ее, медленно погружая в сон…

Залаяла собака. Очередной порыв вновь радостно пробежался по кронам деревьев, шелестя зеленой листвой, да поигрывая сочными, свежими плодами манящими своими яркими красками где-то там, за высокими, витиеватыми заборами разнообразных домов.

Сон было уже начал брать свое, заплетая мысли в чудаковатый калейдоскоп, как вдруг… скрип. Где-то близко, совсем-совсем уж рядом. Затем шлепок.

Тетя встрепенулась, подняла голову, но тут же вновь уткнулась в подушку, стараясь не выдать себя. Плавно приоткрыв дверь и опасливо озираясь по сторонам в комнату, едва слышно, протиснулся ее племянник, тут же устремившийся в сторону туалета.

Вышел быстро. Так же тихо прочапал к своей кровати и, стараясь не шуметь, лег, с головой укутавшись в одеяло. А она улыбнулась, не проронив ни слова и наконец давая себе спокойно погрузиться в сон.

Ветер стих. И снова затрещали цикады.

Мама очнулась, когда за окном все еще было темно.

Белоснежный полумесяц окончательно скрылся за покровом туч и теперь ничто не озаряло номер, пропитанный запахом разгоряченных тел, влажной ткани и притихшей похоти.

Ничего не изменилось. Она все еще лежала на разворошенной кровати, в луже собственной мочи, прижатая и скованная Денисом, едва слышно посапывающим на ней. Она чувствовала, как медленно вытекают из его открытого рта слюни, скользя по ее стонущей от боли груди, которую юнец использовал вместо подушки. Чувствовала, как теплой струйкой они стекают по ее телу, вырисовывая странные узоры и, словно небольшой ручеек, впадая в мутное озеро, разлившееся меж вывороченных простыней. Стянутый практически до самой попы кружевной пояс, чудом пережившие бурю страсти подвязки и впивающиеся тонкой резинкой в опухшие ляжки чулки, все было пропитано ее мочой… грязью… ей было так стыдно за все… за то, что она позволила, как себе так и этому дерзкому, обнаглевшему пареньку… ее воротило от самой себя, стоило только чуть задуматься в вязкой тишине… и… при этом… ей… ей было так хорошо, как, верно, никогда не было.

Она попыталась пошевелиться, и тут же очередная доза возбуждения заставила ее дернуться и сдавленно застонать, нет, скорее даже заскулить от нахлынувшего жара. Он все еще был в ней. Член Дениса, разморенный теплом, которым он так грубо и жестоко завладел, изредка сокращался, терся о стенки ее влагалища принося неописуемое удовольствие напоминанием о том, кому она сегодня принадлежит…

— Боже, сколько раз он кончил? – пронеслось у мамы в голове, — Сколько мы так… сколько времени?

Потревоженный ее жалкими потугами выбраться, Денис, недовольно причмокнув, поднялся на руках, повернул голову в другую сторону и снова повалился на мамину грудь, при этом не забыв, резким движением таза, поглубже вогнать изрыгающего смазку дружка.

— А-а-ах! – вырвалось у мамы откуда-то из груди.

Она невольно запрокинула голову, в легком трепете послушно насаживаясь на член любовника.

Медленно тянулись сладостный мгновения.

Обхватив Дениса руками, прижав его к себе, к своим истерзанным грудям с постепенно твердеющими сосками, к теплому животику в недрах которого пульсировала ее главная награда этой ночи, к самой себе, готовой снова и снова дарить ему свою ласку, свою любовь, свою… покорность… она затихла, силясь сдержать вырывающиеся наружу стоны. Она не хотела будить его. Она… мысли путались в ее голове. Было очень сложно переключится на что-то другое. Не концентрировать всю себя на сладком и желанном члене, пронзившем ее, заставившем ее кричать о своих пороках на всю гостиницу, унижаться и умолять…

Возможно, это было вызвано искренней тягой подольше замереть в столь блаженном моменте. В моменте, где она может позволить себе все. Позволить себе упасть настолько низко, быть униженной, использованной… и при этом награжденной именно тем, что ширилось в ее влажном нутре, в изнурительном желании вновь спустить свои сладки соки. Возможно… а возможно, это был страх. Страх рано или поздно не совладать с охваченным страстью и яростью жестоким, сильным юношей, в порыве наслаждения терзавшим ее и все ее тело.

Боль жгла. Мама чувствовала каждый шлепок, который подарил овладевший ей юноша, каждую сжатую мякоть ее неидеальных форм, каждый укус… и, в особенности последний. Болезненный урок подчинения. Эффектный шах и мат, которым он выиграл схватку с ней. Загнал ее под себя, заставив дрожать и течь в немом исступлении, унизительно проиграть, опустившись в его глазах до жалкой, мечтающей только об оргазмах шлюшке, с криками наслаждения обоссавшейся под бесспорным победителем…

«Так продолжаться не может», — вдруг решительно обратилась сама к себе мама. Она должна… должна вновь взять инициативу в свои руки. Вернуть… положение. Она женщина. Ухоженная, воспитанная женщина, великодушно подарившая неокрепшему поклоннику возможность быть с ней… на краткий миг. На эту ночь. Это он должен трепетать в ее присутствии, от самой макушки до пальцев ног благодарный возможности трогать ее, целовать ее… он должен заходиться в экстазе от одной только мысли, что ему будет разрешено прикоснуться своим… собой, к ней. К женщине его мечты.

Все эти переписки холодным тоном, все заигрывания на грани, все поощряющие уступки с ее стороны. Это она диктует правила игры. Она позволяет ему сделать шаг. И именно такой, какой хочет она. И… и сегодня… все это тоже, только лишь с ее согласия. Это она позволила. Позволила ему добиться ее… но никак не подчинить… и не сломать.

Собравшись, взяв волю в кулак, мама чуть приподнялась на полусогнутых руках и… спящий юноша покачнулся, сползая ближе к ее горлу и невольно проскальзывая глубже. Неопадающий член мягко хлюпнул соками где-то в глубине женского тела и тут же выгнулся, впившись раскаленной головкой во влажную стенку лона.

Мама плавно опустилась… крик наслаждения клокотал в ней, но она держалась… пока держалась…

— Не сейчас, — шептала сама себе мама, — Я… я… не проиграю снова… я…

Все снова поплыло перед ее глазами.

— Немно-о-ого, — выдохнула мама, — Только немного… о-о-о, Боже… да-а-а…

Кое-как уперев ноги, мама принялась слегка приподниматься и тут же опускаться, стараясь удовлетворить свои низменные желания как можно более нежно и плавно, дабы не разбудить Дениса. Смазка, периодически размазываемая страстными поцелуями ее половых губ, уже практически полностью облила готовый взорваться в любую минуту член юноши и теперь он с легкостью скользил в ней, пусть и совсем немного, но, меж тем, все же яркими вспышками взрывая в голове женщины фейерверк из смутных образов и зарева наслаждения.

— Еще… еще… да-а, да… еще… — стонала мама, продолжая катать в собственном чреве столь желанный член, — Давай, сыночка… давай… еще…

— М-м-м, — промычал сквозь резко ставшим беспокойным сон Денис.

— Спи, сыночка… а-а-а… спи-и, — бережно погладила она его по голове, поцеловав в мокрые от ее собственного пота волосы, — М-м.. ма-амочка сама… мамочка… а-а-ах!

Она ускорилась, едва почувствовав очередной толчок. Первоначальный план все еще тускло мерцал в ее голове, готовый вот-вот потухнуть… инициатива… гордость… в обуявшем ее наслаждении все это казалось таким незначительным… таким… неправильным. Медленно, с ужасно постыдным хлюпом он выходил из нее, вытаскивая за собой небольшую лужицу соков, а затем тут же, с непроходящей готовностью, вновь устремлялся в нутро, будоража все ее сознание и заставляя молиться лишь об одном.

— Еще, сыночек, еще… пожалуйста… дай маме… дай маме…

— Мф, — вдруг резко поднялся на руках Денис, слипающимися глазами в непонимании посмотрев прямо на удовлетворяющую саму себя самку.

Ее пизда снова хлюпнула, член, прильнув к разгоряченной стенке по всей длине, прополз еще глубже, в один миг лишая ее возможности как-либо воздействовать на процесс.

— Нет… — выдохнула она, — Нет… пожалуйста! Денисочка…

— Что ты… – нахмурился юноша, мечась взглядом по потному телу взрослой женщины, — Это ты меня вот так вот будишь?

— Сыночка, — выдохнула мама, не понимая, поступила ли она плохо или хорошо в его глазах, — Зайка, пожалуйста… прошу тебя… мне это так нужно… прошу тебя…

Он улыбнулся. Наклонился и осторожно поцеловал причитающую женщину… свою женщину. Мама охотно ответила, покорно пропуская в себя его язык. Не сопротивляясь и не… член снова дернулся и с новой силой вошел еще глубже.

— А-а-а-а… — застонала мама, отстраняясь от властвующего в ее рте языка, который, впрочем, тут же принялся свободно гулять по ее лицу, оставляя на щеках и носике влажные следы.

— Так-то лучше, сучка… так-то лучше, — закряхтел Денис, медленно, но весьма чувственно начиная трахать завоеванную маму.

Он не останавливался. Не кончал, методично натягивая уже сдавшуюся суку все сильнее и сильнее. Мечась в изжирающей неразберихе по стонущей кровати, не в силах сдержать хаос в собственной голове, мама взвила руки куда-то вверх, обнажая подмышки… голова дернулась влево… вправо… она стонала и мычала, не узнавая своего голоса… еще… еще… еще…

— Нравится, да? Нравится? – доносилось откуда-то сверху.

Он поймал ее. Дернул за право плечо, заставляя подняться.

— Смотри, шлюшка, — кивком головы указал Денис на слившиеся в едином похотливом порыве тела, — Смотри и… а-агх… говори мне… что видишь…

— Ты ебешь меня… — выдохнула мама, не в силах нарушить приказ, — Ты… ты входишь в меня, мой сладкий… заполняешь меня… а-а-а… а-ах…

— Хорошо-хорошо, — улыбался Денис, прикрыв глаза и полностью погрузившись в процесс.

— Ты ходишь во… а-а-а, да-а-а… ходишь во мне-е… трахаешь меня… ебешь меня… ебешь… ебешь… ебешь…

Она сбилась. Дыхание участилось. Она видела, как сама подавалась ему навстречу, как он пытался снова вбить ее в кровать, прижать… всунуть так, чтобы…

— Я… а-а-ах… Боже! А-а-а… я вижу, как наши лобки целуются… вижу, как… а-а-а-а! — руки мамы подкосились, и она вновь рухнула в объятия влажной ткани.

Денис, чувствуя собственное превосходство, распалялся все больше и больше, не стесняясь выжимать из маминой дырки все возможное удовольствие. Ритм он не сбавлял, видимо наслаждаясь неспешностью неминуемого финала, но всовывал по-разному, то чуть вбок, то чуть глубже, то едва-едва погружая головку.

Он чувствовал себя королем. Полностью владел взрослой, казалось бы, самодостаточной женщиной. Брал ее, заставлял делать все, что хотел… снова и снова вгоняя свой член в ее беспокойно сжимающуюся пизду, жаждущую его, обхватывающую его… улыбался, гордясь собой, когда мама запускала руки в выбивающиеся из хвостика волосы, в жалких попытках контролировать хоть что-то… вскрикивала, мычала, бормотала, шептала…

— Какая же ты… какая же… — прорычал Денис, обхватывая ее и вновь принимаясь измываться над ее телом.

— Нет! Сыночка… п… а-а-а… пожалуйста, больно! Больно!

Он не слушал. Вот его губы с жадностью припадают к ее напряженной шее. Ее запах… только ее… вкус ее кожи сводит его с ума. Ее дыхание… ее вздымающийся вверх живот, в следующий миг падающий, в ту пучину, где вот-вот взорвется раскаленными потоками его член. Вот он уже страстно втягивает в себя ее сосок… правый… затем левый… впивается зубами в плечо, в ребра… его правая рука смыкается на ее шее… и…

— Д-да… Д… ДА-А-А! Д-ДА-А! – кричит мама, всем свои существом подаваясь вперед, впуская в себя на невообразимую глубину его член.

Он стонет тоже. Бьется в предоргазменном спазме, расплёскивая по ее нутру свою смазку… дергается… но с низким рыком продолжает ритмичную случку.

И все меркнет.

Мама чувствует, как где-то далеко бьется в конвульсиях ее полыхающее тело, плотно сжатое в напрягшихся руках Дениса. Как ее ноги, в спазме, пытаются сжаться, но лишь с влажным шлепком бьются о бока ее партнера. Оргазм полностью заполняет ее… затем еще… и еще… темная комната, поблескивающая в лунном свете люстра, довольный собой Денис, снова и снова наседающий на нее, выворачивающий ее…

Без чувств, мама вновь погружается в успевшее согреться озеро меж простыней, позабыв обо всем и вся… она проиграла. Проиграла по собственной глупости, в жалкой попытке получить наслаждение, уже не влезающее в ее глотку. Проиграла… проиграла…

Освободившийся от тяжкого, для юного организма, ноши, сбросив со своих плеч груз воздержания, Денис наслаждался возможностью кончать столько, сколько ему заблагорассудиться. Выдержка зрелой женщины, вымотанной и вдребезги разбитой от непрекращающейся многочасовой ебли, не шла ни в какое сравнение с силами, выносливостью, пылкостью, бьющей ключом в молодом, мускулистом, подготовленном теле. Глубоко внутри она знала это… и все же, пошла на поводу у похоти., упустив единственный шанс вернуть саму себя в своих же руки.

У мамы была возможность обернуть все в свою пользу. Сделать так, как хочет она. Вернуть статус неприступной, запретной крепости, в которой Денису лишь повезло попасть на краткий, сладостный миг.

Она бы аккуратно уложила его рядом, нежно целуя его спину, плечи… причмокивая влажными чулками, пошла бы в ванную комнату, где ее тело отмыл бы от греха, пота и заводящих запахов теплый ночной душ. Она бы привела себя в порядок, расчесала и распустила бы всклокоченные волосы… снова накрасилась бы, не забыв про так нравящуюся ему алую помаду. Надела бы тонкий пеньюар, не закрывающий ничего, а лишь дразнящий… она бы встретила его пробуждение лукавой улыбкой, играя с ним, гладя его, но не подпуская к телу… до поры до времени… она бы сама задавала настрой и такт, контролировала бы ритм и движение… вернула бы пластинку флирта, комплиментов, пошлых заигрываний… сама бы… бы… бы… бы…

Вместо этого, мама, поддавшись зуду в промежности, в очередной раз с головой ушла в сладкое забытье, все еще дрожащая от мощнейшего оргазма… или оргазмов. Она проиграла все, полностью позабыв и потеряв себя, свое достоинство и гордость, ради возможности бессильно болтаться и кричать, подобного кукле, на члене молодого, дикого, необузданного любовника.

Теперь все будет так, как захочет он. Теперь она, словно выброшенная на берег рыба, бессильно дергающаяся в унизительных спазмах, оказалась полностью в его власти, сладко и громко хлюпая пиздой на орудующем в размашистом такте члене.

Он будет ебать ее. Снова и снова содрогаясь в неистовом желании. Он будет свободно мять, облизывать, сосать и кусать ее груди, щупать и целовать ее обмякшее тело, шлепать ее по бедрам, по икрам, ляжкам… желая продлить удовольствие, он будет периодически высовывать из нее свой член, не боясь потерять инициативу, водить им по ее лицу, всовывать в подмышки, меж ног… будет дрочить ее волосами постанывая и, на пике возбуждения, смачно сплевывая на ее лицо. Будет трахать всю ночь, раз за разом разряжаясь в желанное нутро и с удовольствием смотря, как его семя медленно вытекает наружу, плюхаясь в отвратительную влагу настрадавшейся кровати.

Он будет царствовать над ней, небрежно поворачивая ее как хочет и куда хочет… кончая ей на грудь, на, до боли, до алого румянца отшлепанную попку… будет размазывать свои соки… иметь и помечать, снова и снова. А утром… утром, едва она придет в сознание, он, наконец, вставит ей в рот… властно просунет в самое горло, чтобы слышать ее стоны, хрипы и утробное мычание. Видеть, как она давится, изрыгивая слюни и слезы… он сделает это только тогда, когда она будет в сознании, чтобы триумфально показать ей, что больше ничего не будет так, как прежде. Что ее отдых, это не море, солнце, любимый сыночек и беззаботные деньки. Ее отдых это стоны, мольбы о члене и непрекращающаяся ебля с юным пареньком, что со всей своей страстью и похотью будет использовать ее до последней капли… до остатка… заставив ее потом молить о большем… гораздо большем.

— Ма-ама… моя мамочка, — последнее что слышит она, проваливаясь в темную бездну собственной сущности.

Светало.

Укутанное легкими облаками летнее небо медленно наполнялось красками и ширилось, раскидывая по сонным черепицам таких непохожих друг на друга крыш первые лучи живописного восхода.

Умастившийся на берегу бескрайнего моря городишко спал, редко позвякивая велосипедными звонками, покрикивая кружащими чайками и вздыхая неизменным прибоем лазурных волн.

От ночной непогоды не осталось и следа, и только едва заметный, добравшийся с открытого моря порыв ветерка, ловко забегали в квартиру через открытое окно, непринужденно тормоша жалюзи.

Женя лежал на боку, чуть прикрывшись хрустящим от свежести одеялом, и завороженно разглядывал летящих в неизвестность цветастых птиц, аккуратно выведенных татуировщиком на боку девушки. Изредка, когда холодным порывам воздуха все же удавалось дотянуться до кровати, кожа его ночной спутницы покрывалось мурашками, манивших юношу снова потрогать приятный бархат ключиц, грудей, живота…

*БУМ-БУМ-БУМ*

Вдруг настойчиво постучали в дверь, да с такой силой, что Женька невольно подпрыгнул в кровати и, изрядно напугавшись, быстро поспешил в прихожую.

Посмотрев в глазок, парень увидел хмурого, явно недовольного Тоху, немигающим взглядом буравившего что-то незримое в темном коридоре.

— Ох, е… — выдохнул Женя, открывая увесистую дверь, — Ну и напугал ты меня… ты чего в рань то такую?

Гость не ответил. Просто стоял на пороге тем же самым злобным взглядом медленно осматривая товарища.

Так, в колючем, не сулившим ничего хорошего молчании прошла минута.

— Ты… э-э-э… — не выдержал Женя, — Ты чего-то хотел?

Снова тишина.

— Я тут просто… ну, понимаешь… — кивнул он в сторону зала, — С Катей.

Антон молчал. Не двигался и, казалось бы, даже не моргал… хотя… моргал же? Да?

Женя плохо знал рослого брюнета… да его, верно, все в компании плохо знали, за исключением Дениса и братьев, ведь они, как никак, росли все вместе. Но, что он знал наверняка (слышал как-то раз от Дениса), так это то, что лучше бы с Тохой не иметь никаких дел от слова вообще. Слишком… не то, чтобы безумным, а скорее самодурствующим он был.

Сам Женя ничего против товарища никогда не имел. Тот не давал и повода. Но сейчас… видя этот взгляд, почему-то невольно вспомнил давно позабытое предупреждение.

— Я-я-я… ты Дениса ищешь?! – вдруг осенило Женька.

Тоха кивнул. Медленно.

— А! Э-э, так его тут нет. Я… я его со вчера, ой, с позавчера уже получается не видел.

Вопросительно подняв бровь, Антон наконец сделал шаг на встречу, но теперь не двигался Женя.

— Тох, я… я ж сказал… я с Катей…

Гость и не думал его слушать. Легко отодвинув сжимающего в руках одеяло товарища, Тоха, чеканя шаг, все так же медленно зашел в квартиру, осматриваясь и, казалось, силясь найти спрятавшегося где-то здесь друга.

— Ну ты чего… — недовольно засеменил за ним Женя, все же не решаясь открыто выступить против.

Антон бесстрастно пооткрывал все двери, заглядывая поочередно и в туалет, и в шкаф, и на кухню, и даже проверил под кроватью, небрежно откидывая в стороны валяющиеся на полу подушки и элементы гардероба. Наконец, не найдя того, что он искал, Тоха остановился прямо по центру зала, щурясь от показавшегося из-за горизонта солнца.

— Ну я же говорю, — недовольно пробурчал Женя, — Нет тут его.

— Катя! – вдруг резко выкрикнул гость.

Девушка нехотя приоткрыла серые глаза, часто-часто хлопая длиннющими ресницами.

— Где Денис?

— Я… — спросонок протянула Катя и тут же дернулась, в спешке прикрывая обнаженное тело одеялом, — Антон?! Ты… как… Ты как тут?!

— Я спросил. Где Денис? – не унимался гость.

— Я… я не знаю, блядь! Ты чего приперся то?!

Вскинув брови в неоднозначном жесте, Антон повернулся на каблуках и проследовал к выходу, не проронив больше ни слова, где тут же скрылся за поворотом, удаляясь по ведомым только ему причинам на утренние улочки родного городишка.

Я зашнуровывал ботинки, когда в номер, как ни в чем не бывало зашла мама.

Выглядела она уставшей… но, наверное, больше ничего не выдавало в ней ночное блядство.

— Уже проснулся? – улыбнулась она.

Я кивнул, проходя мимо за рюкзаком.

— А-а… на море не пойдем сегодня?

— Не, — покачал я головой, — Ты, верно, жутко устала с дороги.

— Не особо, — выдохнула мама, ставя на край кровати увесистую сумку, — Ты, знаешь, мы…

Дверь в ванну приоткрылась и оттуда показалась тетя, бешено работающая зубной щеткой в собственном рту.

— М-м! Шветка! Кхак съестила? – промычала она, не прекращая чистку.

Мама замерла на мгновение.

Мне удалось увидеть, как широко распахнулись ее глаза… как почти выпала из руки маленькая пудреница… видел, всего лишь миг, но… хоть на один миг, на один блядский миг, я надеялся, в ее голове, быть может, хоть что-то прояснилось… должно было… должно…

Она быстро собралась, легким движением головы откинув надоедающую прядь, как ни в чем не бывало повернулась в сторону сестры со своей этой… будничной улыбочкой.

— Да-а-а… нормально…

— А худа естили то? – перебила ее тетя.

— На водопады, — сухо бросил я, выходя из номера.

Тетя Ира тяжело вздохнула, взъерошивая мокрые, непослушные волосы, изгибающиеся и извивающиеся после утреннего душа.

— Ну ты… – усмехнулась она, с нескрываемой горечью, – В следующий раз просто в номер приводи, ага, прямо, так сказать, на месте. А Димка пусть к стенке повернется и уши закроет.

— Я… я не знаю… – с трудом выдавила из себя мама.

— Я тут и так, понимаешь, и эдак. Женька, Женька, Женька, Женька…

— Он… Ир, он точно не понял?

Тетя нахмурилась, всматриваясь в сверкающую солнечными бликами морскую гладь. Конечно, она знала, что племянник все прекрасно понял и, более того, скорее не только понял, но и видел все действо через ход, вчерашним утром, открытый ему ей же… но…

— Да не понял он ничего! – быстро бросила она, – Ему плохо было, когда я пришла. Голова болела. Так что вырубился до того… до того, как ты орать начала.

«Пусть сами разбираются», – принимаясь собирать собственные вещи подумала тетя. «Да и в конце концов, сама же сказала, что я его должница. Дважды. Пусть взрослеет».

— А про водопады? – не успокаивалась мама.

— Да ладно тебе! Ну скажешь с кем-нибудь поехала. С Михаилом скажи, или с этой… с Надей. Ему то какое дело?

— Ты не понимаешь…

— Да, Свет, – вдруг резко прервала ее тетя, – Я не понимаю, нахуя все было делать так. Ну хочется тебе, неймется, дело не хитрое, так скажи ты по нормальному! Сделай все по нормальному, по-человечески, а не вот эта вся…

Тетя махнула рукой в сторону соседнего номера, немного помедлила, а затем продолжила, но уже чуть более спокойным тоном.

— Я ж тебе не чужая. Ну… сама понимаю. Сама, вон…

Мама не отвечала. Лежала тихо, бесцельно уставившись в невидимую точку на стене.

— Да-а, короче! – собралась тетя, – Как отдохнешь, иди и наводи порядок там. Я в этом вот всем, не буду мараться. И сын мой тоже.

Мама едва кивнула.

— Вернусь вечером. Поздно. Как и Женя, наверное… так что времени у тебя предостаточно.

Стирка и уборка в гостиничном доме осуществлялась довольно просто и не замысловато. В номерах хозяева убирались по просьбам, обычно, при условии отсутствия в них постояльцев, хоть в основном, то ли в силу возраста, то ли в силу небольших цен, полагаясь на чистоплотность и самостоятельность постояльцев.

Стиркой они занимались тоже, но, при условии, что вещи, принадлежали дому – наволочки, простыни, подушки, одеяла, ковры и тому подобное. Для этого, в углу придомовой территории, за пышно разросшимися зарослями инжира находился небольшой пристрой обустроенный под прачечную, с разнообразными старыми стиральными машинами, корзинами для грязного белья снабженными этикетками номеров, коллекцией порошков различного предназначения и прочей атрибутикой. Там и должно было оставлять грязные вещи, а также, при необходимости, уже самостоятельно стирать собственные.

И хоть место не представляло из себя ничего особенного, с ним у меня были связаны весьма и весьма… специфичные воспоминания двухлетней давности, к которым я не раз возвращался, оставаясь наедине с самим собой.

Дело уже было далеко за полдень, когда мама, кое-как выспавшись и собрав в аккуратную стопку все компрометирующее белье, быстрыми шагами пересекала дворик, попутно разговаривая по телефону.

— И когда вы обратно?

— Не знаю… Я там больно сильно нужен?

— Н… нет, просто волнуюсь…

— Да-а-а, забей. Буду, как буду. Если что – звони.

— Это… – помедлила немного мама, силясь подобрать подходящие слова и тон, – По поводу водопадов…

— Мам, давай потом. Мы уже выходим.

— Да-да, хорошо. Ладно. Береги себя!

Ответа не последовало. Сын уже повесил трубку.

Нахмурившись, мама убрала от уха телефон и тут же почувствовала легкую вибрацию аппарата в аккомпанемент простенького звука оповещения.

[Выспалась?] – возникло на экране только что пришедшее сообщение.

Мама не ответила. Погрузившись в тяжелые раздумья, она остановилась, крутя в руках средство связи и затуманенным взглядом обводя просторы тонувшего в зелени двора.

Красоты мозаики из разноцветных тянущихся к солнцу цветов и спелых гроздей винограда, свисающих с сетей гибких лоз мало интересовали ее. Вся она была сконцентрирована на отчасти новых, отчасти хорошо забытых чувствах и противоречиях, раздирающих и изматывающих ее изнутри… Как она могла опуститься до подобной грязи? Как могла так легко сдаться и… конечно, порой и с мужем они практиковали некоторого рода извращения, но… но… так хорошо ей с ним не было. Может быть, возраст? Может быть, запреты в голове? Или удовольствие пропорционально осознанию всего безумия происходящего?

— Свет!

Или… и… кто она? Кто она, в конце концов? Кто настоящая? Мать? Верная жена, оступившаяся и… или это маска, маскировка… обман самой себя длинною в годы, с которым она смирилась, подавив себя настоящую?

— Све-е-ет! – донесся до нее еще более громкий крик.

Мама встрепенулась, автоматически улыбнулась и помахала рукой входящей через ворота на участок семье знакомых.

Павел и Диана. И, конечно же, их три красавицы дочки – Маринэ, Надежда и Тина. Девочек мама совсем не знала (если слово «знать» применимо для детей до восьми лет), а вот с Павлом и Дианой была хороша знакома.

Павел – сын хозяев дома. Примерно одного возраста с мамой и папой. Жил и работал в довольно крупном городе, в нескольких часах езды от отчего дома. Честно сказать, по тем скудным рассказам и разговорам было трудно понять, чем он занимался конкретно… но деньги были. И, при чем, как отмечал папа, весьма неплохие.

Познакомились мы буквально в первое наше заселение, несколько лет назад и изредка перебрасывались обоюдно вежливыми разговорчиками по вечерам, обычно, не касаясь чего-то более глубокого и важного, чем поверхностное общение про происшествия в городке за год, здоровье, погоду, море и общих ситуаций в мире. Тем же способом, несколько лет спустя, во время очередного отдыха, нам уже посчастливилось познакомиться и с его будущей супругой Дианой, как раз во время их активной подготовки к свадьбе.

В целом, что Павел, что Диана были приятными людьми. Со своими загонами, конечно, но, приятными. Никаких конфликтных ситуаций или чего-то подобного никогда не было, да даже более того, как-то раз они серьезно выручили нашу семью, когда мы застряли в какой-то глуши из-за серьезной поломки.

Так что, радость от встречи была взаимной… хоть маме и было сейчас явно не до того.

Мерно постукивала стиральная машина, переваривая в своем нутре часть страстной слабости, четко отпечатанной на всех спальных принадлежностях. Оставшиеся свидетели терпеливо ждали своей очереди в забитой до верху бельевой корзине, освещаемой полоской жаркого южного солнца из-за приоткрытой двери.

[А с мужем практиковала?] – вновь завибрировал телефон.

[Нет] – быстро напечатала мама, откинувшись на спинку пластикового стула, стоящего в углу небольшого помещения.

[Получается, я первым твою попку занял?!]

«Занял», — подумала мама. «И слова ведь у него все такие… подчеркивающие потребность быть первым, выигрывать, захватывать, завоевывать…», — недовольно поерзала мама на неудобном стуле, чувствуя внутренней стороной бедра постепенно намокающую ткань трусиков.

[Нет. У меня уже было до этого.]

[С кем?] – не успокаивался собеседник.

Она… не хотела вспоминать…

[При в…]

— Ого!

Мама испуганно дернулась, машинально блокируя экран телефона и убирая его в карман шорт.

— Так вот кто у нас, оказывается, не давал никому спать этой ночью, – улыбнулся Павел, проводя пальцем по сероватым пятнам на скомканной наволочке.

Мама замерла. Она не слышала и не видела ни как мужчина зашел в прачечную, ни как он неспеша начал рыться в ее корзине, по известной только ему причине.

— Чего молчишь?

— Ты… тебе кто права давал в моих вещах рыться? – вскочила мама, вырывая из рук мужчины край наволочки.

— Так, все-таки твоих вещах?

— Тебе что нужно, Паш?! Что хочешь?!

— Да ладно тебе, Свет! Я ж не с претензией.

— А что тогда?

— Да, просто, понимаешь, всю ночь эти ахи, охи, крики. Да еще и стук. .. хочешь не хочешь, а заснуть о-очень сложно.

Мама молчала, зло всматриваясь в скрытые полумраком глаза собеседника.

— Девочки уснуть не могут. Маленькие плачут. Жена волнуется.

— Я… ну, извините. Мы с мужем просто…

— Да ладно тебе, Свет, – еще шире улыбнулся Павел, – Со всеми бывает. Не проблема.

Мама не двигалась. Напряженная, взвинченная…

— Вот только, сестра твоя еще вчера сказала, что вы в этот раз без мужа приехали с Димкой.

Все екнуло внутри у мамы.

— Да и, по правда говоря, видел я утром рано, как Дениска довольный из номера выходил…

Тишина. Вязкая. Неприятная.

— Но, я ж сказал, ничего страшного, Свет. Только ты это, – шмыгнул он носом, направляясь к выходу, – Потише будь. Отдыхаешь – отдыхай. Но и другим, тогда, не мешайся.

Хлопнув дверью и, в сердцах, забросив телефон куда-то вглубь свитого из подушек и одеял гнезда, мама устало села на край кровати, тихо, но от того не менее грязно ругаясь на возникшее из-за ее же действий положение.

*бззз*

Никакого внимания.

*бззз*

«Позор. Позор на всю жизнь… все узнают… все будут знать…», – нестерпимо быстро проносились в голове мысли, пока она усталыми глазами всматривалась в кристально чистую поверхность зеркала на дверце шкафа.

*бззз*

И тишина.

Мама встала, невидящим взором изучая собственное тело.

Почти не думая, скинула с себя легкую летнюю рубашку нейтрального цвета. Раздраженно стянула шорты, отпиннув их в темный угол. Содрала, скомкала и забросила в отрытый шкаф светлый лифчик. Небрежно откинула трусы, влажные и липкие, оставшись полностью голой. Обнаженной. Незащищенной.

Сердце бешено колотилось, пока она внимательно рассматривала на ляжках, плечах и спине особо беспокоящие места. Награды. Награды ее грязного блядства. Покраснения, пара царапин, ссадины… множество исстрадавшихся мест, в которых, уже к вечеру, должно быть, распустятся синевато-фиолетовые бутоны синяков. И, конечно же… помпезный венец… внушительная медаль на правой груди, что темно-багровой коркой гордо возвышалась над жалкой, пресмыкающейся белоснежной кожей. Метка… ее пометили, в признании за собственноручно уничтоженную гордость…

— З… занял, – прошептала мама, осторожно прощупывая ноющее место укуса.

Ей не нравились подобные «знаки внимания». Для нее это было чуждо, непривычно и привыкать к такому она явно не хотела. Слишком грубо, слишком жестоко… слишком… властно…

Аккуратно проведя рукой по ляжкам, размазывая капли собственной влаги, она остановилась, вновь прокручивая в голове момент завершения их с Денисом ночного соития… эхом прозвучали ее стоны и, молодой парень, вновь, фантомно, всем своим телом удар за ударом вжал ее в кровать… рыча и стискивая зубы, будто зверь, на столь желанной им плоти…

— М-м-м! – как мелькая собачонка заскулила мама, запуская промеж истекающих смазкой половых губ пальчик.

Наконец, впервые за эти ужасно долгие дни, она осталась одна. Совсем одна, в тихом, пыльном номере, где, не отводя взгляда от старого зеркала, она наблюдала, как абсолютно голая зрелая женщина, сидящая на краю кровати, привычным жестом широко раздвинула ноги, будто бы подзывая любовника, и принялась с невероятной ловкостью ублажать изнывающую киску. Она умело скользила, то вверх, то вниз, не решаясь не то, чтобы пробраться, но даже притронуться к воспаленной, разъебанной дырочке, жалобно сжимающейся в попытках вымолить еще одну ночь с молодым, энергичным партнером.

Движения учащались. Быстрее и быстрее, не в силах повторить животный ритм случки прошедшей ночи. Она то и дело ошибалась, превращая отчеканенные мазки в резкие, неконтролируемые подергивания, сопровождающиеся сдавленными стонами.

— М-м-м… д-д-а-а… д-д-а-а-а, – изнывала мама с каждым выдохом, возбуждаясь от каждого подергивания грязной шлюхи в отражении.

Отвращение к самой себе было столь сильно, что без труда прорывалось сквозь усталость и боль, распаляя ее похоть больше и больше. Больше и больше. Больше и больше. И уже ничто не могло остановить ее неконтролируемое желание побыстрее кончить и забыться в необходимом экстазе. Ни покрывающие покрывало темные пятна брызжущей смазки, ни больно стискивающие нижнюю губу зубы, ни стыд, ни пилящее чувство вины, и даже не необратимые изменения… меняющие благовоспитанную любящую мать на слабовольную шлюху, со стягивающейся на шее удавкой, в виде потребности. Потребности быть как можно более жестоко выебанной. Потребности быть униженной, втоптанной в грязь настолько… насколько не могло представить ее не адаптирующееся к новым реалиям сознание.

— Ш… шлюха… – злобно прошипела мать отражению, не мигая смотря ему в глаза, – Потаскуха. Жал… шлюха. Блядь. Изменница! Из… изме…

Полупрозрачное изображение плыло перед ней, налезая на заслонившие окна шторы, шкафы и невзрачные обои. Она видела саму себя, насаженную на член молодого парня. Себя, кричащую, дергающуюся от прибоя бесконечного наслаждения. Себя, грубо выпоронную за жалкие мечты о возвращении к нормальной жизни.

— Еще! Е-Е-Щ-Е-Е!! – умоляла мама, наблюдая как резко поднимается, а затем столь же резко проваливается ее чуть загоревший подтянутый животик, образуя плавное, сексуальное углубление, которую ее молодой ебырь без труда бы заполнил горячим, вязким семенем.

Она дернулась. Затем еще и еще, распластавшись на кровати, мыча и умоляя невидимого партнера засадить ей как можно глубже. Как можно сильнее. Грубее. Жестче. Властнее.

— Сл… Сломай!! СЛОМАЙ МЕНЯ!! ВЫ… А… А-А-А-А… а-а-а-А-А-А!!!

Вечер выдался тихим.

Народу на пляже значительно поубавилось, позволяя свежему ветерку без труда шнырять по остывающей прибрежной полосе, изредка врезаясь в темнеющих в лучах закатного солнца компании людей, сбившихся то вокруг заменяющего стола шезлонга, то вокруг общих для всех знакомых, то вокруг небольшого проигрывателя, бормочущего невнятные мелодии и напевы.

Мама тяжело вздохнула, поправляя неоново-зеленый купальник спортивного стиля и лишний раз проверяя, что новоприобретенный шрам надежно укрыт плотно прилегающей полосой ткани.

Все дела были сделаны. Номер отдраен до блеска. Стол, если вдруг сын вернется раньше, наполнен фруктами и закусками. Звонок мужу, с последующим скомканным докладом о делах насущных совершен… было переделано все, что спасало ее от… очередного «разговора с самой собой»… и более оставаться в номере она не хотела… не могла. Поэтому и пришлось, по большей части, помимо воли, выползти на утопающий в сумерках пляж, в надежде, забыться под очередным дуновением морского бриза.

— Здрасьте, Светлана Степановна! – ожидаемо нарисовался откуда-то сбоку Денис, тут же присев на край шезлонга.

— Здравствуйте-здравствуйте… – устало закивала мама, садясь чуть ровнее и нервно озираясь по сторонам.

— Да не волнуйся, – шепнул Денис, – Я один. Никого нет.

Мама не успокоилась, но, все же, расслабленно откинулась на спинку шезлонга.

— Ну? Чего хотел?

— За добавкой пришел, – заулыбался парень.

Мама не отреагировала.

— Да шучу я, шучу. Я ж подрабатываю здесь. Во-о-он там, где спасатели. Шезлонги раздаю, за буйками, за детской зоной смотрю, да и так, по мелочевке…

— А чего ж не спасателем? – ехидно улыбнулась мама.

— Да кто меня в таком возрасте возьмет то… да и там…

Парень остановился, с подозрением посмотрев на улыбающуюся женщину.

— Смеешься надо мной?

— Не-е-е-ет, что ты, — невинно захлопала глазами мама.

— Пф! Оживилась я смотрю, как тебя после годичного застоя прогрели.

Мама замялась, не подобрав ответные слова на столь прямой выпад. Но… чуть оживилась, концентрируясь на волнении, возникшем при появлении Дениса, приятным теплом разливающимся внизу живота и медленно пробирающемся все выше и выше.

— Как там? Все нормально? Никаких проблем? – продолжил парень, как ни в чем не бывало.

— Не-а, – покачала головой мама.

— Значит, можно опять к тебе в гости напроситься?

— Можно – игриво улыбнулась женщина, пододвигая обнаженную ногу вплотную к пареньку, – Но только…

— Только? – неуверенно продолжил он.

— Только если ты будешь себя сдерживать. А то у меня до сих пор все тело болит… да и это еще, – указала она на правую грудь со скрытым шрамом, – Ты вообще, чем думал, когда это делал? Я тебе не кукла, и не ссаная одногодка, понял?

— Да ладно, – отмахнулся Денис.

— Что ладно?! Ты меня услышал, мальчик?

Денис кивнул, переводя взгляд куда-то в сторону берега.

— Ты благодарна должна быть…

— Что? – от недоумения и наглости подалась мама чуть вперед.

— Говорю, ты благодарна должна быть, вот за это, – повернулся парень обратно, – Твое тело любят и хотят, и не скрывают этого, неважно каким способом. А ты все нос воротишь и условия какие-то диктуешь. Кому это нужно? Тебе? Или кому?

— Денис, я тебе все сказала. Либо так, либо, ну, никак. Сам понимаешь.

— Да-а, понимаю, – кивнул он, – Понимаю. Да и, конечно, постараюсь… просто понимаешь… я так долго ждал этого. Именно тебя. И… ну, когда все это увидел, когда почувствовал тебя, твой запах… ну, не могу я. Нашло так сильно, что хотелось прям… вжать, сжать… не знаю, схватить тебя и…

Она заметила едва уловимое движение в шортах паренька. Смягчилась. Не столько принимая условия, сколько…

— Я услышала, – оборвала она запутанную речь кавалера, как бы невзначай поправляя чашечку купальника.

Он заметил. Проследил за движением. Внимательно. Пристально. Не маскируясь и не скрываясь… видимо, уверенный в праве владения. В том, что это его. Что он «занял» ее…

— Светлана Степановна, а может мы с Вами прогуляемся? – протянул Денис, плавно переводя взгляд с грудей женщины на ее глаза.

— Куда это? – вопросительно подняла бровь мама.

— Да так, по пляжу… походим, поговорим о том, о сем.

— Хах! Не, Денис, устала я что-то сегодня ходить уже. Находилась выше крышки.

— Светлана Степановна, мы же чуть-чуть. Буквально, туда и обратно. Я как-никак на работе, да и… сам. Сам все сделаю.

Мама первая зашла в небольшую кабинку пляжной раздевалки, игривым движением чуть спуская трусики. Паренек втиснулся следом, впиваясь глазами в оголившуюся черную щелочку, промеж манящих ягодиц его партнерши.

Подобные домик-кабинки, призванные облегчить жизнь отдыхающих, были понатыканы практически по всей длине пляжа, то тут, то там. Где-то более уместно, а где-то, в значительном отдалении, у самой границы, где редко кто останавливался.

Обшитая неизвестным сортом дерева дверь плотно закрылась, погружая двух любовников в сладкий и успокаивающий полумрак тесного помещения, к сожалению, переполненного застоявшимся запахом спертой влаги и едкой мочи.

— Удобно тут у Вас – усмехнулась мама, будто бы случайно дотрагиваясь до мускулистого пресса юноши, от чего тот невольно вздрогнул, — Даже щелей у пола нет. Со стороны и не угадаешь, чем там занимаются внутри.

— Ага, – радостно улыбнулся Денис, поглаживая мамино тело, – Так что, на колени встанешь.

— Даже так? – приобняла мама юного любовника, усыпая подкаченные плечи чередой жадных поцелуев, – Ты же сказал, сам все сделаешь.

— А и я сам. Только ты на коленях будешь. Чтобы как я закончил, успел на лицо тебе слить.

— Хочешь на личико мне кончить? – переспросила мама, переходя от поцелуев к облизыванию горячей кожи.

— А… ага… хочу прямо на глаза… на губы… чтобы ты улыбалась, пока все это стекает с тебя.

— Сыночек, – прошептала женщина, едва облизывая кончиком влажного язычка загорелый темный сосок ее молодого спутника, — У мамочки макияж. Мамочке потом очень неудобно будет идти до дома.

— Не хочешь на лицо?

— Не-а, – отрицательно замотала головой мама, нарочно состряпав жалобные глазки.

Тем временем, аккуратно расстегнув шорты, мама помогла Денису стянуть с себя ставшую лишней одежду и врезающиеся в тело плавки, высвобождая жаждущий ласки половой орган, окрепший и изрядно набухший.

— Раздевайся, – скомандовал юноша, отступая от мамы на полшага и, опираясь о стенку небольшого домика, начиная дрочить набухающий член.

Не убирая с лица загадочную полуулыбку, мама, плавно водя манящими бедрами то влево, то вправо, принялась медленно стягивать с себя полыхающие зеленым неоном трусы купальника, не спуская глаз с пульсирующей головки партнера.

— Когда-нибудь танцевала стриптиз? – прохрипел Денис.

Мама кивнула, прикусывая губу и легким полуоборотом поворачиваясь к парню оголенной попкой, моментально выпяченной назад.

— Тряси, – тут же прозвучала следующая команда.

Мама отпустила спущенные до колен трусики, оперлась обеими руками на деревянную стенку и принялась неумело трясти попкой, изгибаясь еще сильнее и еще сильнее приближаясь к желанному члену.

— У тебя ахуенная попка… – еле сдерживая стоны выдавил из себя Денис.

— Жопа, – полушепотом поправила мама.

— Хах… вот ты какая… жопа… да, ахуенная жопа…

Мама, охваченная жаром, продолжала унизительно трястись еще где-то минут пять. Ее ноги устали, руки затекли, но она продолжала и продолжала подстилаться под юношу, не смея нарушить его приказ.

— Повернись.

Она обернулась, быстро расстегивая купальник и отбрасывая его в сторону содрогающегося от возбуждения Дениса, готового вот-вот выплеснуть на разгоряченное тело женщины сытную порцию белкового ужина. В замкнутом, тесном помещении, без притока воздуха паренек заметно вспотел, при каждом движении поигрывая тускнеющими бликами по лоснящимися от пота кубикам пресса.

— Ты такой у меня красивый, – прошептала мама, опускаясь прямо напротив активно надрачиваемого члена, — У тебя шикарное тело… шикарное сексуальное тело… с прекрасными мыщцами… м… мой чемпион…

Последнюю фразу она произнесла неуверенно. Стесненно. Но, Денис все равно остановился, оставив покачиваемый раскрасневшийся член без должного внимания.

— Отсосать? – прошептала мама, падая от собственных слов в очередной вихрь возбуждения.

— Н… не-е-е… – тяжело дыша ответил Денис.

Он оглядел себя, ладошкой размазывая пот по-молодому, полному жизни телу.

Его запах… запах его разгоряченного члена, вперемешку с запахом въевшейся в саму суть раздевалки старой мочи, сводил маму с ума… потеряв контроль, она принялась, смешивая несдерживаемые стоны и хлюпающие звуки, активно слизывать пот с тела паренька, до дрожи во всем теле наслаждаясь терпким соленным привкусом.

— О-о-о…да-а-а, бля-я… лижи, сучка, лижи…

Мама не слушала. Раз за разом ее язык, во всю ширину погружался в затекшую промеж складок мышц жижу, слизывая ее, смакуя и отправляя по расширенному, готовому к принятию члена горлу вглубь организма. Еще. И еще. На прессе. На поясе. Струящиеся по лобку вниз. Снова пресс. Ключица. Соски. Плечи. Пресс.

Мама, потеряв голову, вылизывала его всего, одной рукой додаивая почти готовый агрегат, а второй играя яичками с непостижимой любовью и нежностью.

— Какая же ты… ох… мгх…

— Это все ты, — чередовала мама шепот, с очередным поглощением солоноватой жидкости, — Ты… ты… твои яйца… твой запах… пот… давай, милый, кончай… порадуй мамочку, сыночек. Будь умницей. Будь хорошим. Кончай, сыночек, кончай… наполни мамочку… кончай-кончай… наполни сучку… дай маме свою сперму… влей в мамочку… накорми мамочку…

— Я…

С силой бухнувшись на колени, мама одним движением всунула себе в рот напрягшийся член, который через пару мгновений будто бы взорвался нескончаемым потоком наслаждения и удовлетворения, что тут же смешивался с осевшей во рту женщины пленкой чужого пота в невероятно гадкий, но от того еще более сытный коктейль.

— Гмх… гм… – сексуально чавкала мама, не сводя глаз с довольного лица своего партнера, успевшего намертво зафиксировать ее голову на своем члене грубым движением руки.

Ей он кончить не дал.

Просто не захотел, видимо, истощив весь запал после очередной победы.

Еще минут пять мама, стоя на коленях на не раз обсосанном полу, нежными любящими движениями ротика заботилась об удовлетворенном члене Дениса, пока тот не успокоился, окончательно вырыгнув из себя затаенный остаток напрямую в нутро партнерши.

Лишь после этого он отпустил ее волосы. Лишь после этого она заслужила вновь встать на ноги.

Возвращаться пришлось поздно. Позднее обычного.

На небольших улочках уже зажглись желтоватые фонари, а разномастные домики частного сектора почти полностью погрузились в давящую темноту, наполненную шорохом причудливых звуков и еле слышимых переговоров.

Народу на улицах меньше не стало, но… будто бы все они изменились под влиянием развязавшего руки мрака ночи, став грубее, смелее и развязнее, под действием ли вспомогательных средств или исходя из собственной… натуры. Конечно, возможно, так лишь казалось… но, взгляды и приглушенные речи говорили об обратном.

Опасливо оглянувшись на следующую за ней вот уже несколько кварталов компанию, мама ускорила шаг, сильнее прикрывая просвечивающие через тоненькую рубашку фрагменты неонового купальника.

Частный сектор, в котором располагался гостиничный дом, распластался на довольно высоком холме… или горе, как называли ее местные, практически полностью заняв всю ее территорию, за исключением особо диких участков на обратном от межрегионального шоссе подножия. Да и там, судя по рассказам, были свои небольшие дорожки и проезды, затерянные в пышной субтропической растительности.

Именно благодаря подобному территориальному расположению и природной предрасположенности, окружающие участки и пестрели многочисленными пышными кронами, яркими фруктами, хитросплетенными лозами и затейливыми икебанами, обступающие приезжих на каждом углу, каждом повороте и каждом подъеме. В солнечные дни, спасительная затененность апартаментов была чуть ли не визитной карточкой данного района, уступая место лишь свежему воздуху, тишине и повсеместному виду на море, в связи с отсутствием действительно больших зданий.

Однако… гостеприимная растительность, плотно скрутившаяся вокруг дороги до дома, радующая и приветливая днем… ночью нагоняла совершенно другой эффект, никоим образом не помогавшим и без того расколотому психическому состоянию мамы.

Группа никак не хотела отставать, громко смеясь и выкрикивая что-то нечленораздельное откуда-то сзади. В очередной попытке оторваться, мама решила перебежать погруженную во мрак дорогу, как вдруг прямо перед ней остановилось знакомое авто, с теплым, приятно спокойным светом в салоне.

— Далеко собрались? – улыбнулся высунувшийся Павел.

— Н… нет. Домой, – торопливо ответила мама, нервно оглядываясь на застывшие в свете фонарей тени.

— О! И я как раз туда. Садитесь, докину.

Мама сидела молча, плотно прижав ноги друг к другу и стараясь не смотреть лишний раз куда-либо кроме окна.

Ей было не комфортно. Неприятно. Да и чувствовала она себя… то ли обязанной, то ли… застигнутой врасплох…

— Откуда ты это так поздно? – не отвлекаясь от дороги нарушил тишину Павел.

— А-а… да так, на пляже припозднилась просто…

— М-м-м, понятно. Ну, да. Пляж у нас в любое время дня – одно загляденье.

Мама кивнула.

За окном, сплющивались в непотное месиво темные кусты, стволы деревьев, отливающие золотом фонари и спящие припаркованные машины. Ехать было совсем не долго, но время тянулось предательски медленно.

— Ты это, Свет, – чуть серьезнее вновь обратился водитель, – Ты извини меня, если в обед как-то задел. Я, правда, не хотел…

— Ничего, – выпалила мама, чувствуя, как рдеют ее щеки.

— Я, правда, не имел в виду ничего дурного. И не осуждаю. Да и вообще никакого отношения к данной ситуации не имею! Просто, можно сказать, реально накипело за бессонную ночь. Вот и ляпнул.

— Я… я уже извинилась…

— Да-да, я понимаю…

— Давай, не будем об…

Поворот.

— Не будем, так не будем. Никаких проблем.

Мама встрепенулась. Павел повернул влево, а дом располагался строго прямо… ну, может быть, чуть правее.

— Куда ты? – занервничала мама, опасливо косясь на знакомого.

— Там авария, – ткнул Павел пальцев в экран закрепленного на лобовом стекле телефона, – Объедем.

Мама поправила шорты и пригляделась к клубку из дорог, домов и различных символов в телефоне водителя.

— Так… так, нет же никакой аварии!

Он чуть повернул голову, повнимательнее присмотревшись к информационной сводке.

— Да, это брехня все. Наши дорожки и переулки редко обновляют. Мне отец звонил, сказал, что в газельку туристы влетели. Не то что проехать, не пройти пешком. Всю улочку перекрыли. Ему пришлось крюк давать через соседей, чтобы домой добраться.

Мама не ответила, еще сильнее вжавшись в кресло.

— Да ладно тебе, Свет. Не переживай. Тут всего десять минут разницы.

Машина медленно углублялась в лабиринт малознакомых улочек, срезов и неасфальтированных дорог, известных только местным «проводникам», огибая утыканный жилыми участками холм по левому краю.

— Ну и как отдыхается? Как море в этом году?

— Нормально. Мы пару дней как приехали, не успели еще толком…

— Ну, понятно-понятно. А Сергей чего? Не смог в этот раз?

— Н-нет, не смог… у него встречи там… работа, одним словом.

— Понятно-понятно.

Пропали и фонари. Дорога сначала было опасливо сузилась, но вскоре снова расползлась в скудном сфере фар пыльной колеей, то и дело исчезая в покрытыми низкими кустарниками впадинами.

— Столько лет зарекались сделать, наконец, нормальный объезд… – недовольно крякнул Павел, когда машину очередной раз тряхануло на невидимой кочке.

— А… тут не обрыв ли? – задумчиво протянула мама, с опаской смотря через плечо водителя в густые заросли.

— До него еще ого-го сколько, – успокоил он ее, продираясь по забытой дороге дальше, – Но, ты права. Тут, ежели что, можно хорошо так вниз скатиться…

— А это не опасно?

— Всякое бывало… Но я тут с рождения езжу. Не переживай.

И действительно, в скором времени дорога выровнялась Проехав еще пару метров, Павел осторожно повернул на небольшую утрамбованную площадку у обочины и неспешно остановил транспорт.

— Что такое? – нервно спросила мама, силясь увидеть что-то за окном.

— Ничего. Колесо проверю и дальше поедем.

Вернулся он быстро. Сев в машину и закрыв дверь, довольно улыбнулся.

— Все нормально.

Стряхнул с рук несуществующую пыль и, аккуратно положив на сидение извлеченную из багажника барсетку, перевел, наконец, взгляд на испуганную компаньонку.

— Поехали? – спросила мама, стараясь не отвечать на пристальный взгляд.

— Ладно, Свет. Сколько?

Мама непонимающе посмотрела на мужчину, чувствуя, как страх, ледяной хваткой, плотно стискивает ее ноги, руки и горло… так сильно, что не ответить, не двинуться она просто не могла.

— Хочу в горло тебе всунуть, Свет. Сколько? – повторил он вопрос, пересчитывая вынутые купюры.

Она не ответила, молча наблюдая распахнутыми глазами, как вслед за деньгами в руках Павла оказалась увесистая пачка презервативов.

— Сколько? – более строгим тоном повторил он свой безразличный вопрос.

— Я… ты… за кого… за кого ты меня держишь?

Павел усмехнулся, медленно спуская штаны с трусами и, не обращая никакого внимания на бормотания женщины, принялся плавными и размеренными движениями массировать увесистый, обильно покрытый длинными черными волосами член, отдаленно похожий на смятый, но все равно разросшийся ввысь гриб.

— Пятюшка пойдет?

— Пя… пятюшка? – растерянно повторила мама.

Она… она не понимала ничего… не понимала… пять… пять жалких тысяч за то, чтобы… чтобы всунуть ей в горло? В ее рот, которым она целует ребенка на ночь и хвалит его за успехи… пять тысяч за все те годы, что она… муж, ребенок, семья… она…

*ШЛЕП*

Мама ахнула, мгновенно прикладывая к обожженной пощечиной щеке дрожащую руку.

— Ты так и будешь втыкать, шлюха? – недовольно процедил Павел, успевший принять удобное положение в водительском кресле, – Дрочи, давай, для начала. Хочу ручки твои прочувствовать.

Маму трясло. Она смутно видела купюру, лежащую на передней панели… собственное дрожащие отражение в охваченном светом стекле… чуть повернувшись она… она… обхватила правой рукой массивный член Павла и принялась осторожно подниматься по стволу все выше… и выше…

— Да не так, блять! – грубо отпихнул ее руку мужчина, – Смочи сначала. Оближи руку.

Мама, тщетно пытаясь унять дрожь, быстро облизала ладонь…

— Медленнее, шлюха, – зло процедил Павел, – Основательно оближи. Чтобы все в слюнях было. И между пальцами тоже. Давай-давай. Отрабатывай деньги.

Она дрочила ему.

Минут десять к ряду, мама покорно дрочила длинный аппетитный хуй, выглядящий настолько же мерзко, сколь и пахнущий… вновь и вновь подбавляя смазки в виде аккуратно спущенных с губ сгустков слюней, она одной рукой упругим колечком сжимала орган у самого основания, в то время как другой старалась… старалась разнообразить приносящий удовольствие процесс.

Не торопясь, скользила она липкой рукой вверх, чтобы почти у самой головки остановиться на доли секунды и начать неторопливое движение вниз, в объятия многочисленных волос на лобке и яйцах. Когда наслаждение неминуемо подкатывало все ближе и ближе, она ускорялась, сокращая дистанцию до небольших толчков под раскрасневшейся головкой… но не давала всему закончиться так быстро, в последний миг убирая руку и добавляя очередную порцию связующей смазки.

— А-ах… сучка… ха… я тебе… определенно доплачу за такой кайф. Хорошо работаешь. Хорошо-о… – стонал мужчина, свободно гуляя правой рукой под смятой рубашкой женщины.

Облизывая ладонь, мама особо тщательно вгоняла язычок промеж пальцев, слизывая и смакуя весь продолжающийся процесс терпкий вкус мужского члена.

По ее воле ритм то убыстрялся, то замедлялся. Останавливался. Она массировала его яйца, бралась за член обеими руками водя одной вниз, а другой вверх. Размазывала слюни, обтирала головку, играла кончиком пальца возле и в уретре, гладила пушистый лобок и внутреннюю сторону бедер… она… она старалась… искреннее и покорно старалась, даже не впуская в свою голову и мысли о том… чем занималась… что делала… и что ей предстояло сделать… не раз, и не два.

— Снимай, – очередным грубым движением отстранил Павел руки мамы, попутно указывая на ее запрятанные в одежде груди.

Дрожащими от перевозбуждения руками мама убрала на заднее сиденье рубашку, аккуратно расстегнула небольшой замочек и, покосившись на блаженно улыбающегося Павла, плавно сняла со своих грудей последнюю защиту, оголяя предательски торчащие от возбуждения соски.

— Уже возбудилась? – усмехнулся «клиент», тут же сжимая большим и указательным пальцем мамину чувствительную зону.

Мама не ответила. Ее влагалище, трусы, ноги… буквально весь ее низ купался в обильно выделяющихся соках с того самого момента, как в край оборзевший мужчина холодным тоном приказал ей «отрабатывать деньги».

— Да не волнуйся, я прекрасно знаю и понимаю таких шлюх, как ты.

Мама не ответила, пристально всматриваясь в зеленые глаза собеседника.

— Подумать только, – не отводя взгляда от плотно сжатого соска, вновь усмехнулся Павел, – Столько лет я смотрел на вас, как на нормальную, здоровую семью. Разговаривал, как с нормальными людьми. Считал тебя образованной, неглупой женщиной, доброй матерью…

Мама слушала. Молча. Попутно облизывая ладонь и не спеша просовывая влажный язычок поочередно промеж пальцев. Как учили. Как приказали.

— А ты оказалась обычной тупой сукой. Конченной блядью, готовой за это, – он указал на одинокую купюру, – открыть варежку и раздвинуть ноги. По первому щелчку.

Мама не отводила глаза. Смотрела как-то… безразлично… будто бы, в один момент в ней что-то сломалась, и она более не могла. .. не могла по-другому…

— Дрочи, – помолчав закончил Павел, закрывая глаза в нарастающей волне удовольствия от рук зрелой шлюхи.

Тьма на улице будто бы сгустилась еще сильнее, плотно облепливая тихо дребезжащую машину. Где-то вокруг зашептались старые грабы, перекрывающие любые, даже самые безнадежные попытки света далеких фонарей пробиться на малозаметный объезд.

— Д-да… да-да-да… ох… – простонал мужчина, по-хозяйски стискивая в кулак мамину грудь.

Мама, постанывая от боли, ускорила темп. Она чувствовала, как сперма вплотную подобралась к отливающей багрянцем головке, раздувая и без того толстый ствол еще больше. Еще немного. Еще совсем чуть-чуть и семя выльется, нет, скорее выплеснется наружу… стекая на ее плотно сжатые пальцы, на запястье, на подрагивающие в такт ляжки…

— Стоп! – вдруг резко прервал процесс мужчина.

Мама остановилась. Тут же. Моментально.

— Ох… охо-о… да-а-а, Светка, ручки у тебя прямо то, что надо! Хорошо ты их натренировала, – засмеялся Павел, наблюдая, как вязкая капля, с трудом преодолевшая кожный барьер, застыла на самой макушке члена, поблескивая в тусклом свете машинной лампы.

— Теперь, давай, шлюха, покажи, что поняла свое место.

Мама вопросительно приподняла бровь, чувствуя, как новая порция смазки заструилась из ее разбухшей пизды.

— Слижи, – скомандовал Павел.

Мгновение спустя теплый, укутанный чрезмерной влагой язык взрослой женщины тяжело опустился на разгоряченную залупу, широким мазком подхватывая одинокую каплю и унося ее куда-то вглубь ротика.

— Хах, молодец. И поцелуй еще.

*чмок*

— Да не так. С чувством, шлюха. Ты ведь благодарна должна быть за эту каплю.

Мама вновь опустилась к набухшему от перевозбуждения члену. Запах, моментально заполонивший все вокруг, сводил ее с ума… туманил взор, принуждал дрожать… скулить…

— О-о-ох, да-да-да… вот так, умничка, – застонал Павел.

Упершись губками в гладкую головку и нарочито медленно разведя их в стороны, мама буквально присосалась к разгоряченной плоти, активно облизывая, в образовавшемся вакууме, захваченный участок.

*чмок*

Дрожь сотрясла все тело, когда она, перестав сдерживаться, высунула язык на всю длину и размашистыми, слегка резкими движениями начала облизывать ствол желанного члена, мыча и постанывая, как последняя блядь. Вяжущий соленный привкус намертво впечатался во вкусовые рецепторы, как вдруг Павел, грубо смяв мамины мягкие светлые волосы, со всей силы вогнал толстый сытный член прямо в ее горло. Сразу весь. Весь. По самые яйца.

— Гх-х! ГХ!!! – задергалась мама, в надежде освободиться.

Хватка ослабла, позволяя маме чуть сняться со вспоровшего горло члена, как в следующий миг очередной толчок вогнал его еще глубже.

— Покайфуй, сучка… о-о-о, м-м-м… покайфуй. Я знаю, как тебе это нравится, – застонал откуда-то сверху Павел.

— ГР-Х-Х-ХР-Х!!! РХ-Х-Х-Х!!! Х-Х… х-х-р-х, — извивалась мама, давясь и плача, умоляя и выпрыскивая из себя струю за струей, в судороге низменного оргазма.

Она чувствовала, как пульсирует от боли распертое толстым членом горло. Чувствовала, как жесткие лобковые волосы Павла впиваются в ее смятые ударом губы, как лезут в нос, скребутся о закрытые веки, вплетаясь в ресницы.

— Такие мамаша как ты, должны знать свое место, – донеслись до нее приглушенные слова.

Она задыхалась. Умоляла. В порыве паники, мама хаотично задергала руками, силясь оттолкнуть от себя Павла, но тут же схватилась за горло, ощущая, как смоченной слюнями член полез наружу, выкорчевывая и выворачивая всю ее наизнанку.

— Ну, подыши-подыши, – заулыбался Павел, вынимая покрытый слизью член, но не отпуская мамины волосы.

— ГХ-А-а… п-прошу… не надо… арх-х… больно!! Х-х-х… мне больно! – жалобно заплакала мама, выпуская на подбородок, шею и голое тело пенящиеся потоки сгущенный слюней.

Выглядела она жалко… макияж темными разводами устремился по щекам вниз, сосуды в глазах полопались красными вспышками, а изо рта, то тут, то там торчали застрявшие лобковые волосы.

— Не волнуйся, шлюшка. Я доплачу, – засмеялся удовлетворенный Павел, вновь уверенно и резко вбивая член в воспаленное горло мамы.

Рассевшиеся полукругом дети внимательно слушали очередную поучительную историю о добрых говорящих малышах-зверятах, попавших в сложную для детского понимания ситуацию, и опасных хищниках, строящих очередные зловредные козни. Спокойный, уставший голос, мерно вышагивающий справа налево воспитательницы, убаюкивал их, вводя в некое подобие транса.

— А что такое семья? – вдруг остановилась молодая девушка и, повернувшись вполоборота к маленьким слушателям, задала одновременно очень сложный и очень простой вопрос.

Редкие шепотки быстро стихли и аудитория погрузилась в растерянную тишину.

Девушка улыбнулась. История не продолжится, пока на заданный вопрос не будет дан посильный ответ.

— Семья, это когда все хорошо, — не выдержал упитанный мальчишка, сидящий ближе всех к импровизированный сцене.

— Молодец, — удовлетворенно кивнула воспитательница, — А еще кто как считает?

— Когда тепло!

— Правильно, умница!

— Когда шумно и радостно!

— Тоже хорошо!

— Когда мама и папа…

Дети оживились. Восторженно перекрикивая друг друга, они смеялись и непоседливо выдвигали различные версии, верно, не пытаясь извлечь ответ из рассказанной сказки, а выуживая правду откуда-то из изнутри.

— А ты что, Дима, думаешь?

— Когда любят друг друга, — нахмурившись, четко продекламировал ребенок у окошка.

— Молодец! Тоже правильно! Дети, скажите, а у Вас есть примеры семьи?

— Да-а-а! – радостно грохнули разномастные подопечные.

— И кто же? Где же?

— Мама и папа!

— Мама!

— Бабушка и дедушка!

— Мама!

— Мама и папа!

Девушка улыбалась, при этом внимательно всматриваясь в лица веселящихся детей… будто силясь найти…

— Петя, а ты любишь маму?

— Люблю! – крикнул мальчик откуда-то издалека.

— А ты, Варя? Любишь бабушку и дедушку?

— Конечно! Люблю!

— А ты, Дима, любишь маму и папу?

— Люблю, — твердо ответил мальчуган, — И они друг друга ТОЖЕ любят!

Дверь машины шумно распахнулась, разрывая царивший во мраке махровый покров тишины. Некогда манивший теплом и приятным спокойствием свет грязно выплеснулся наружу, практически моментально облепливая шатающийся силуэт освобожденной мамы. С трудом волоча налитые свинцом ноги, она бесцельно двинулась во всепожирающий мрак, блуждая по слипшимся воедино элементам окружения пустыми глазами, расписанными кровавым узором растрескавшихся сосудов.

Некогда шнырявший по пляжу прохладный ветерок теперь больно впивался в ее пошло выпяченными куда-то в пустоту соски и покрытые рябью мурашек обнаженные груди, измятые, раскрасневшиеся от непрестанного сдавливания, кручения и увенчанные темно-багровым следом укуса. Очередной резкий порыв нагло влетел в растрепанные волосы, неприятно стянул обильный слой желтоватой спермы, засохшей вокруг воспаленных набухших губ, холодом пробежался по струйкам, стекающих по побелевшему подбородку, и мутным каплям, разбитым на коже ключиц.

Она дрожала. Дышала неровно, хрипло, прерывисто, будто еще чувствуя заткнувший ее горло маслянистый член, ощущая каждым миллиметром гортани выступающие вены и тяжелую головку, устремляющуюся все глубже и глубже. Подергиваясь, терзаемая дрожью, она с трудом сделала еще шага три-четыре, попутно спуская тонкими пальцами пропитанные выделениями штаны, и тут же бухнулась на четвереньки, утопая в густом слоем растительности покрывающей склоны крутого обрыва.

Она не сопротивлялась… судорожно втянув с легким стоном воздух, вдруг начала сильно кашлять. Кашлять и кашлять, словно собака выплевывая лающие звуки и комковатую слюну в безразличную тьму окружения. Не до конца спущенные штаны больно впились в ее ноги, с каждым новым лаем, с каждой новой тряской ее использованного тела, все сильнее и сильнее терзая плоть…

* кха-КХА-КХА-Кх…*

Отвратительно булькнув, мама плотнее сжала веки, согнулась напополам и… едкая режущая жижа мощным толчком выплеснулась в исстрадавшийся рот женщины, усеянный завихряющимися во внутрь лобковыми волосами, и тут же обильным потоком прорвалась наружу, мутно поблескивая бликами света из салона машины.

Ее рвало. Выворачивало наизнанку, острыми спазмами захватывая напрягшийся пресс и искореженное горло, пока она билась в благоговении, полностью отдаваясь собственной слабости, в надежде вытолкать… вылить из себя всю скопившуюся грязь… Еще… еще, еще и еще. В очередной попытке закашлять, поперхнулась и новый поток, забурлившись, выплеснулся через ноздри, вынуждая женщину трястись в темноте еще более отчаяннее и сильнее.

Когда все закончилось она, содрогаясь от неуемной дрожи, тихонько заскулила, давая волю горьким слезам. Последние капли рвоты срывались с ее избитых губ и слипающихся ноздрей устремляясь в теплую густую массу сползающую по рукам и локтям на ладони, в упоре стискивающих комы влажной земли… на мгновение остановившись, мама опустила голову еще ниже, больно закусила нижнюю губу, выгнулась и, протяжно простонала, позволяя пенящейся струе мочи излиться прямо в не до конца спущенные штаны, впитываясь в ткань и скапливаясь небольшими лужицами в складках яркого водонепроницаемого неонового купальника.

Павел улыбнулся. Облокачиваясь на машину, он медленно надрачивал вновь набухающий хорошо отдохнувший член. Терпеливо подождав пока шлюха закончит изливаться жидкостями, он не спеша подошел, по хозяйски и с нескрываемым удовлетворение осматривая бьющуюся в спазмах рыдающую фигуру.

— П… простите… простите меня… — всхлипывала мама, обращаясь к иллюзорным образам мужа и сына.

Обблеванная, обконченная и обосанная она и не думала сдаваться, изо всех сил пытаясь выпрямиться и встать. Он помог ей. Не мог не помочь, видя такое сладкое зрелище… медленно намотав на кулак ее растрепанные ветром светлые волосы, он с силой дернул вверх всхлипывающую голову и грубо всадил вновь возбужденный хуй прямо в смазанное горло продолжающей ссать в собственные штаны маме.

Мне необходимо было отойти от всего произошедшего.

Необходимо было уйти куда-то, подумать, дистанцироваться… свыкнуться с… увиденным и с собственными мыслями… желаниями, медленно распускающимися где-то глубоко внутри не смотря на всяческие попытки загубить, заглушить их любым доступным способом.

В номер я намеренно вернулся далеко за полночь, искренне надеясь… что… что мама будет спокойной спать в собственной кровати, сокрытая от всего мира плотным одеялом… как будто ничего не было… и больше не будет. Не будет… никогда…

Тихонько постучав и выждав определенный интервал, я аккуратно открыл входную дверь, осторожно ерзая ключом в разболтанной замочной скважине. На цыпочках, стараясь лишний раз не шуметь, подкрался к очертаниям кровати, сунул под нее полупустой рюкзак и… и к собственному то ли удивлению, то ли радости, обнаружил полное отсутствие кого-либо.

Номер был пуст. Кровати заправлены. Вещи аккуратно разложены по шкафам и чемоданам, комната заполнена холодноватым запахом стиранного белья, а на прикроватной тумбочке заботливо оставлена россыпь свежих фруктов в незатейливой вазе, с маленькой запиской: «Сынок, поешь, пожалуйста».

Сердце екнуло, в предвкушении чего-то, а член заметно потяжелел,

— С Денисом? Снова? Снова будет… облизывать его с ног до головы? – вертелись у меня в голове вопросы, режущие по больному громкими словами и образами.

Снова в ночном серебряном свете я увидел маму… мою маму, медленно водящую языком по выпирающим мышцам Дениса. Видел, как смакует она во рту его вкус, как закопавшись носиком вдыхает его запах, как повыше выставляет оголенный зад… как бережно размазывает слой слюней по прессу юноши… снова и снова, мазком за мазком, то и дело скатывая по упирающемуся в разгоряченную кожу язычку новую порцию сладких слюней… нежно… неторопливо… самозабвенно целует его натренированные ноги, закатывая глаза и ерзая сочными оголенными ляжками с характерным приятным звуком трущейся кожи… исходя обильными порциями смазки, предвкушает, нет, скорее заботливо готовит трепещущее лоно…

Денис перевернет ее на спину. Снова, снова, как и в ту ужасную, но от того еще более прекрасную ночь. Грубо. Резко. Без лишних ласк и нежностей втолкнет в ее чрево стойкий, уверенный член… член, к которому мама специально ехала через немыслимое количество городов и сел… член, который мама представляла, тяжело дыша в пропитанном насквозь потом топе на очередной заправке в терзаемой солнцем машине… он выебет ее… привычно, будто в очередной безмозглой девке, заходит внутри, выбивая из подарившего жизнь тела стоны блядства и благодарности… выгнет родной человека в изгибы ломающего наслаждения, пока… пока…

— А во-о-от… сюда-а-а? – промурлыкал в иллюзиях нежный шепот мамы и тут же всплыл размазанный образ женщины влажными пальчиками разводящей половые губы.

Я стянул штаны и принялся медленно надрачивать пульсирующий член… плавно двигал кожу, прикрыв глаза и тихонько постанывая, представляя, как, хлюпая, погружаюсь в родную, теплую пизду мамы. Как стенки ее влагалища тут же обхватывают меня, родного сына, в грязном поцелуе и втягивают все глубже и глубже, а сама она вьется подо мной, целуя, срывающимся голосом вскрикивая и тут же прикрывая рот дрожащей ладонью… чтобы не разбудить… не разбудить меня же, спящего за стенкой, в соседнем номере…

— Скажи, — склоняется над ней Денис, — Скажи…

— Выеби меня. Выеби меня как последнюю шлюху! — с вызовом произносит мама, приподнимаясь на локтях и до скрипа стискивая зубы, — Вытрахай меня так, чтобы я не могла больше ни о чем думать… трахай меня всю ночь! На всю длину! Засаживай так сильно, так грубо, как только хочешь!!

Я задвигал рукой быстрее, подыгрывая потоку фантазий. Поганое наслаждение все приливало и приливало, и я никак не мог заткнуть свои… свои неправильные мысли о собственной матери… маме… мамочке… любимой мамочке…

— Не слушай мои мольбы! Используй меня, слышишь?! Забудь об этом и… — мама задрала голову и прикрыла глаза под накатившем возбуждении от сильно вогнанного члена, аж шлепнувшегося надутыми яйцами об тепло ее кожи, — Еби… да, да, да… еби меня, сыночек… а-а-ах… еби меня…

— Рот, — вновь, знакомым повелительным тоном скомандовал Денис.

Она открыла. Так же, как и тогда… так же, как и собственную пизду для него…

Плевок. Еще. Еще. И еще. Слюна приземлялась на ее прикрытие веки, свисала с носа, попадала на плотно сжатую юношеской рукой левую грудь с жалобно торчащим между пальцами бордовым соском. А она глотала. Облизывалась, собирала тянучую сладость языком… стонала всей грудью. Выдыхала из себя похоть, потея, подмахивая, насаживаясь… и оставляя на загорелом паху юноши влажные следы поцелуев половых губ…

Я остановился.

Нет, так нельзя. Нельзя! Никак нельзя… она моя мама… моя…

— Может быть… — пронесло у меня в голове, — Может быть соседний номер еще не убрали? Может быть там еще осталось…

Еле натянув штаны на одуряюще перевозбужденный член, я буквально выбежал на балкон и, особо не задумываясь, перемахнул через зияющий провал в номер тети.

Никого. Подлетев к намертво вырезанной в воспоминаниях кровати, так удобно расположенной у окна я… ничего… пусто… ровный слой выглаженной простыни, хрустящие чистотой одеяла и запах… холодноватый запах стиранного белья вместо прелого амбре из спермы, мочи и пота совокупляющихся тел в звериной страсти… Член качнулся, в очередной попытке высвободить распирающую набухший ствол сперму, но уже без меня… продолжать мне не хотелось. Горечь и боль реальности жестоко вытряхнули все грязные сцены, весь бред не до конца принятый мной за чистую правду, оставив лишь пустоту и отчужденность…

— Как она могла? Как могла так поступить с нами… как… почему он? Почему с ним? Почему…

Не помню сколько я просидел в чужом номере на чужой кровати… будто бы на обочине чужой жизни, где еще вчера ровестник жестоко выдрал мою маму, напором и грубостью указав ей место на весь… весь оставшийся отдых…

Разные мысли посещали меня. Было одновременно и обидно… и… страшно. Я искренне злился на Дениса, до ярости, до жесткого плана страшной мести… и… одновременно не понимал. Искренне не понимал, но… где-то глубоко… за разумом и принципами я… я… хотел еще… еще хоть раз увидеть…

*Бум. Бум. Бум*

Донеслось до меня откуда-то издалека.

*Бум. Бум. Бум*

Кто-то настойчиво стучал в дв… дверь… нашего номера?!

Под аккомпанемент тяжелых ударов я снова выскочил на балкон, уже знакомым финтом оказался в номере и преодолев половину комнаты… остановился как вкопанный.

— А вдруг… вдруг… Денис? – осторожно зашептало желание в моей голове, — Вдруг… вдруг снова получится…

*БУМ. БУМ. БУМ*

Постучали еще более настойчиво, отчего входная дверь неприятно заскрипела, кривясь от непривычного грубого обращения.

— Есть кто?! – донесся до меня чей-то знакомых голос… кого-то… кого я никак не мог вспомнить.

Я не двигался. Не шевелился, не желая вытанцовывать уродливый танец на старых половицах. Прирос к полу, силясь даже не дышать лишний раз, не подавать и признака того, что в номере кто-то есть. Тишина. Мучительная тишина, точащая мою нерешительность. Затем, неразборчивые переговоры. Смешки. Раз. Потом еще, и еще, но уже громче и раскрепощеннее.

*БУМ. БУМ. БУМ*

В тот же миг заскрежетала замочная скважина, вплетаясь в гомон приглушенного голоса.

— Ра… да тут, да… — просочились сквозь деревянную преграду бессмысленные обрывки.

Видимо, пытались открыть, но, так как свои ключи я оставил воткнутыми изнутри, сделать им этого не удалось… но… но теперь, верно, они догадывались, что внутри, все же кто-то есть…

— Б… С… ун…

Выждав, пока голоса стихнут, я осторожно подкрался к выходу из номера, вынул компрометирующую мое присутствие небольшую связку ключей с прикрепленной номерной биркой и прислушался. Сначала мне показалось, что ночные гости безвозвратно растворились в полумраке летней ночи, но затем, их едва слышимые переговоры все же достигли моих ушей…

— Чего квелая какая? – рассмеялся знакомый мужской голос откуда-то со стороны кухни.

Ответа не последовало.

— Сейчас… Эх, ну что ж ты! Ладно, подожди пока тут. Сейчас хозяйскими откроем. Я мигом.

Я не стал дослушивать. Логично думать о происходящем из-за клокочущего возбуждения я все равно не мог, поэтому пошел по проверенному пути, и, вновь выбравшись на продуваемый всеми ветрами балкон, занял постыдное место под плотным покров лоз винограда.

Оставалось дождаться… дождаться очередного… сладостного унижения…

В номере было тихо.

Дверь ожидаемо открылась под натиском хозяйских ключей, но ни на пороге, ни в перекрывающих звук струях душа, ни на одинокой кровати под кряхтящим ноутбуком и с заткнутыми наушниками ушами их никто не встречал… будто бы и не было никого в номере… но только лишь будто бы.

— П… простите… — выдавила из себя Светлана, всхлипывая и постепенно сползая по спрятанной в сумраке стенке коридора.

«Не может такого быть», — подумал Павел, повторно обводя комнатушку цепким взором. Не мо… рюкзак. Едва заметная лямка рюкзака подло выглядывала из-под аккуратно застеленной кровати сынишки. Он улыбнулся, искренне пораженный вскрытой низостью.

— Аккуратнее, — нежно подхватил он спутницу за плечи и неспешными шажками повел к кровати, к столь необходимому и долгожданному отдыху.

— Прос… простите…

— Ну как же ты так, Свет, м? Точно не нужно никуда сообщать? Скорую, может быть, вызвать? Или сыну позвонить? Это ведь не шутки. Совсем не шутки!

Еще пара шажков. Женщина едва держалась, готовая в любой момент брякнуться на пол.

— Может вполне и отравлением быть… или чем еще похуже! Климат у нас совсем другой, сама понимаешь. Не привык, видимо, организм еще к такому, вот и выкидывает… номера…

Женщина тихо закашлялась, переваривая в собственном нутре жирные порции спермы, парой часов назад поедаемые с такой болью, но и с таким аппетитом.

— Это очень плохо, что ты одна сталкиваешься с подобным… без защитников своих, мужа и сынишки. Не должно близких людей бросать одних, а то мало ли какое бедственное положение может случится…

«Где же прячется этот гаденыш? В шкаф что ли забрался?» — наиграно жалобно покачивал головой Павел, исподлобья шаря хищным взглядом по комнате.

— А Денис что? Он же, вроде, рядом был, нет? Почему не помог? – продолжал играться мужчина, скармливая слишком удобные ломтики дезинформации, — Ну хоть сюда привел и на том, конечно, спасибо.

Шорох. Павел осторожно перевел взгляд на окно балкона… может… нет. Ветер. Всего лишь ветер.

— Бр, — булькнула мама.

Павел подтолкнул женщину сделать еще один шаг и, едва заметно, расцепил поддерживающие руки, с удовольствием наблюдая, как измученное тело устремляется к полу.

*БАХ*

— Ох, емае! Осторожнее, Свет! Осторожнее! – взволнованно засуетился Павел, поднимая женщину и, без труда, перекладывая на кровать, под сокрывающее от всего мира плотное одеяло.

Покосившись на россыпь фруктов, мужчина ухмыльнулся и заменил аккуратную записку пятитысячной купюрой, прижатой сверху не подававшем признаки жизни телефоном, с грязным сюрпризом внутри.

— Я телефон на тумбу положил. Если что, обязательно позвони, либо мне, либо сыну, слышишь?

Она не ответила.

— И это, — добавил мужчина другим голосом, — Если вдруг, Свет, захочешь выблевать всю заразу эту… не сдерживайся.

После ухода Павла я еще минут двадцать неподвижно сидел в природном схроне, боясь спугнуть своевольно шуршавшую растительность.

Теперь я вспомнил и столь знакомый мужской голос, и самого Павла… и… Боже, как же хорошо, что он оказался рядом и довел маму до номера… Я не знал, что там такого сделал Денис и чем закончились эти их… «игры», но… но я не сомневался, что именно он приложил руку к…

Прикрыв лицо вспотевшей ладонью и кое-как втиснув в мозаику бытия новый фрагмент изменившейся реальность, я, не спуская взора с лежащей мамы, быстро прошмыгнул к входной двери. Открыл ее. Закрыл, пошуршав ключами и погромче хлопнув. Нарочито громко прошелся… в нерешительности остановившись на пороге зала…

— Мам? – шепнул я.

Тишина.

— Мам!

Немного помявшись, подошел поближе и… замер, ощущая набравший обороты нездоровый стук сердца.

Ее светлые волосы… местами пучками прилипавшие к изможденному лицу. Свалявшиеся, запутавшиеся, они угловато ниспадали вниз, очерчивая темный ромб опухших родных губ, которые, видимо, Денис несколько часов к ряду использовал для своего наслаждения. По полной. Наплевав на силу хлестких ударов и боль… унижения, что плотной пленкой засохшей спермы, осталась на щеках, скулах и даже лбу… в уголках рта и по всему подбородку…

— Стекало изо рта… — нашептывало желание, — Как у соски… скапливалось на подбородке, пока она, хлюпая, заканчивала отсос… втягивала в себя остатки, причмокивая от наслаждения…

Болтающийся неоновый купальник, криво повисший на аккуратных грудях… расстегнутый и готовый в любой момент стечь с мамы на пол… и еще кляксы! Еще следы на мерно поднимающемся и опускающемся загорелом подтянутом животике…

Я…

— Мам, — толкун я ее в плечо, чувствуя барабанный ритм волнения и возбуждения в собственной голове, — Мам, ты спишь?

Нет ответа. Да и не мудрено после… после всего… того, что… ей…

Сгорая от неописуемого возбуждения, слабо понимая, что вообще делаю, я тихонько припустил штаны и принялся активно массировать головку готового взорваться члена винтовыми движениями. Красно-фиолетовая, налитая кровью, невероятно набухшая она пронзительно устремилась в сторону распластавшейся… обконченной… выебанной до беспамятства мамы…

Двигая рукой я скользил похотливым взглядом по ее загорелой коже, по засохшим струйкам чужой кончи на ее шее и ключицах… по следам от темных разводов потекшего макияжа, быстро смытого очередной порцией молочного десерта, слитого ей прямо на лицо… на закрытые глаза, приоткрытый рот… я не торопился, представляя, как мама давится членом Дениса, как похабно мычит и остервенело трет рукой между ног… как согнуты ее ноги, как выпирают манящие складки кожи у колен… как стекает белоснежное семя по ее…

Я шагнул ближе. Чуть согнулся, впиваясь взглядом в тонкую полоску незагорелой кожи, преодолевшей и расстегнутые штаны и темные, влажные от чего-то трусы… еще ближе… я чувствовал, как сперма поднимается все выше и выше готовая на пике наслаждения выстрелить блаженной струей прямо на маму… шлепаясь на ее живот, на руки едко пахнувшие блевотиной… смешиваясь с чужой кончей… сливаясь в грязный слой…

— Что я же я делаю… что со мной не так?! – истошно орал я в голове, подходя еще ближе и еще, и еще, совсем позабыв о любой осторожности, о любом уважении.

Член больно запульсировал, сплевывая протекшую смазку в мамину открытую подмышку.

— Надо остановится! Надо остановится!! Это моя мама!! ЭТО МОЯ МАМА!!

Я пригнулся еще сильнее. Подался ближе, выпятил ходящий ходуном пах вперед и, скривившись, резко… позорно убрал руки, позволяя разогретому члену шмякнуться мамочке на лицо.

Вспышка. Невероятная тряска прибивает меня к кровати. Не помня себя, я хватаюсь за деревянное изголовье, ощущая бугорок маминого носа под своим пропахшим потом стволом. Член сокращается и сокращается, дергается, брыкается, подкашивая мои ноги в немыслимо постыдном, но от того еще более мощном оргазме… сперма, горячая как парное молоко сперма выстреливает куда-то поверх маминой руки, жуткой кляксой разливаясь по соседней подушке и… бля-я… по ее загорелому плечу… и снова, и снова, и снова, и снова, и снова!! Сливая все, что накопилось в трущихся о кожу ее щек яйцах я дрожал и протяжно стонал, ощущая теплое дыхание, вырвавшееся из ее приоткрытого рта… теплота приятно обволакивала нижнюю часть моего члена переходя на яйца… я… я кончаю снова, снова выдираю из себя необъяснимый кайф, плотно зажимая стонущий от неправильности происходящего рот.

Все темнеет. Согнутые ноги более меня не держат, а реальность взрывается от одного только вида потекшей с маминого плеча куда-то под купальник спермы… моей спермы…

Утро четвертого дня отдыха выдалось куда более солнечным.

Ни свет ни заря уже защебетали диковинной трелью местные пташки, радуясь безоблачному синему небу и стихшему ветру, угомонившемуся после вчерашних активностей вечером и ночью. Шелестели листвой заросли инжира, скрывающие скромный прачечный пристрой. Полным ходом пробуждалась жизнь от мимолетного сна и тускловатые лучи выкатывавшегося из-за горизонта солнца уже смогли протиснуться в нашу душевую, сквозь небольшое, плотно закупоренное окошко, почти под самой крышей этажа. Теряясь во влаге, они разбивались на тысячи маленьких искорок, кружащихся в плотной завесе теплого пара, занимающей собой практически всю комнату, концентрируя расслабляющую приятную температуру и позволяя маме свободно заниматься своими последушевыми делами голышом.

Запотевшее зеркало надежно скрывало все происходящее в своем нутре. Медленно сползали по многочисленным, аккуратно расставленным бутылочкам шампуней и гелей томные капли, сбежавшие из плена еще работающего, слегка проржавевшего душа. Легкой росой ощетинился экран телефона, прижимающий сворачивающуюся купюру в пять тысяч и монохромно переливающийся сообщением [Жду в номере] от некоего Павла…

Мама массировала локти увлажняющим кремом, безразличным взглядом буравя цветастые обертки гигиенических средств. Распаренное после горячего душа тело постепенно остывало, в угоду очередным оздоровительным мазкам поворачиваясь и изгибаясь под новыми, притягательными углами.

Собрав мокрые волосы в конский хвост, мама кашлянула и, сверкнув лезвием миниатюрной бритвы, принялась топить зарождающиеся на лобке золотые волоски в толстом слое пены.

*бззз*

[Чего не спишь?] – улыбался ей маленький портрет Дениса.

[А ты?] – быстро набрала она ответ, не меняясь в уставшем лице.

[Ты не ответила. У меня тренировка только закончилась. Вот и не сплю.]

Сбрив очередную полосу, мама перевела задумчивый взгляд в сияющее солнечными лучами окошко.

[Я душ принимаю. Люблю, пораньше, когда никто не торопит.]

[М-м-м… А это уже интересно!] – спустя секунду пришло ответное сообщение.

Мама отложила телефон, сполоснула руки, выскребая пропущенный комок земли из-под ногтя и, наконец, осторожно подняла купюру…

[Хочу посмотреть, хорошо ли ты вымылась.] – заиграл на экране телефона в белом окошке наглый текст.

[Сначала покажи, как ты там натренировался]

Помедлив, она открыла крышку унитаза, занесла купюру и… остановилась…

*бззз*

Экран заиграл красками, выводя детальную фотографию потного пресса Дениса, его коротко остриженного паха и стойко стоящего члена, поддерживаемого юношей за яйца свободной рукой.

Она приблизила. Потом еще, в другом месте. Навела зум на заметный бицепс накаченной руки. Замерла, пройдясь горящими глазами по фотографии. Она хорошо помнила эту кожу… буквально ощущала специфичный запах тела… переплетающегося с запахом застоявшейся мочи душной раздевалки домика-кабинки…

[Ну как?] – не дождался ответа собеседник.

[Тренировка, я смотрю удалась… как и всегда 😉 ]

[Экран облизала?]

[Нет…]

[А чего ждешь?]

Мама закрыла крышку унитаза. Тяжело дыша, покосилась на закрытую щеколду и, закрыв глаза, распластала язык по всей ширине телефона, медленно вылизывая влажный экран демонстрирующий торс юного любовника.

[Сделано. Вкусно.] – сухо вывела мама по слюнявому экрану.

[Что сделано?] – играл с ней Денис.

[То, что ты просил.]

[А что я просил?]

Мама шагнула в душевую, шумно задвигая за собой матовое стекло дверцы.

[Я вылизала экран своего телефона с твоим накаченным прессом и возбужденным членом, как ты и просил.]

Она села на небольшое сиденье, утопленное в боковую стенку. Зафиксировала на экране фотографию. Наслаждаясь теплым паром, ползущего по ляжкам, максимально развела в сторону ноющие ноги и пробежала пальчиками по сочащейся на пластиковый пол смазкой киске.

— М-м-м… — простонала мама, жадно выливая обильную дозу шампуня на подведенный к сверхчувствительным половым губам твердый край грязной, во многих смыслах, купюры… заработанной купюры…

[Я хочу тебя] – вспыхнуло новое сообщение.

Мама остановилась. Пенящаяся жидкость, вперемешку с ее соками, шматами спадала с надрачиваемой трубочки из свернутой валюты.

Она… она медленно поднесла руку ко рту. Облизала ладонь, слизывая собственные выделения… не спеша просунула язычок промеж пальцев… как научили… как приказывали… дрожащие пальцы застучали по экрану телефона, набирая короткую фразу.

[Назови меня шлюхой]

Замерла, косясь на экран и выжидая заветного слова… одной рукой до неги разведя половые губы, а другой лишь кончиками пальцев сжимая тугую влажную трубочку рыжей купюры.

[Я хочу выебать тебя, шлюха] – вспыхнули, наконец, столь желанные слова и мама, с громким стоном, всунула глубоко в вагину заработанные деньги.

Боязливо осмотревшись по сторонам, мама поправила успевшую слегка помяться летнюю рубашку и уверенно постучала по двери номера со слегка потускневшими от времени цифрами «42».

— Открыто!

Едва она переступила порог и закрыла за собою дверь, как из осязаемого полумрака вынырнул Павел, сжимающий в руке пушистое зелено-синее полотенце и переливающийся открытыми окнами приложений мобильник.

— Как оно Свет? – как ни в чем не бывало спросил мужчина, не отрывая взгляда от каскада информации в устройстве.

— Я… гхм… Паш, послушай…

Наконец он удостоил ее взгляда.

Отложив телефон в сторону, он оценивающе рассмотрел маму с ног до головы, словно вызванную шлюху, скривил в непонятной реакции губы и открыл дверь в ванную, из которой тут же прорвались лучи утреннего солнца.

— Отмылась уже значит? Зря.

— Паш… я…

— Давай, раздевайся, — перебил он ее, не желая слушать жалкие бормотания не пойми чего, — Сейчас помоешь меня, а потом перейдем к завтраку.

Мама не двинулась, пристально всматриваясь в самодовольное лицо мужчины.

Повесив полотенце и развернувшись к душевой кабине, Павел оглянулся.

— Ты оглохла что ли, шлюха? – уже более злобно бросил он, — Сюда иди, я сказал.

Никакой реакции.

Уверенным шагом сократив дистанцию, Павел, вытянув руку, попытался схватить ее за плечо, но маме удалось увернуться.

— Следи за языком! – взорвалась она, быстро отступая к входной двери, — Я тебе не шлюха! И не смей меня так называть!! Не знаю, что ТЫ там напридумал…

Она не успела закончить.

Во время очередного уворота, она подалась назад и с силой влетела во входную дверь, ощутив, в следующий миг, мощный рывок за схваченную рубашку, с силой швыряющий ее в застланную светом ванную комнату.

— Отпусти меня!! Что ты себе позволяешь?! — тонут ее крики в темном силуэте мужчины, заслоняющим собой весь дверной проход.

Вся борьба, все возмущение, крики и непокорность тут же гаснет за громко хлопнувшей за его спиной дверью.

Мама сильнее сжала покрытую каплями влаги дверцу душевой кабины, плотнее стиснула зубы, надеясь сдержать почти вырвавшийся крик то ли наслаждения, то ли боли от ритмичных, хлестких шлепков разгоряченного паха мужчины о ее раскрасневшиеся ягодицы.

— Нравится тебе, шлюха? Нравится?! – рычал Павел, злобно втыкая бочкообразно надувшийся член в жалобно хлюпающую разъебанным пространством промежность мамы.

Навалившись, он плотнее прижал ее к прогретой пластиковой перегородке, глубже втиснулся в завоеванное лоно, и, найдя самое аппетитное место на маминой пояснице, грубо собрал и со всей силы сжал нежную кожу, до кроваво-красных подтеков… до пронзающей боли, последней каплей разбивающей жалкое сопротивление.

— А-а-а! – вскрикнула женщина, расплющивая сиськи по запотевшему пластику в тщетной попытке сняться с пульсирующего штыря и освободить тело от одурманивающей боли.

— Кричи, сука… кричи… — довольно кряхтел Павел, обхватывая мамину талию и продолжая размашистую еблю.

— Аха… а-а… больно… боль-но…

— Да. Да… ох… да-а… ной, сука, ной. Ты заслужила эту боль, шалава. Заслужила, слышишь?!

Удар. Не шлепок, не уже привычное страстное стискивание, а именно удар, от которого у мамы внутри все дрогнуло и рассеклось трещинами, мгновенно опуская жар возбуждения к изрыгивающей соки промежности.

— А-А-А-А!! – закричала она, чувствуя, как новый удар приходится на ягодицы, итак уже изрядно истерзанные агрессивным ебырем, — П… а-а-а! Пожалуйста!! Не надо!! ПЕРЕСТАНЬ! НЕ НАДО!!

— Я тебя всю переломаю, сука, — склонился Павел прямо к сокрытому мокрыми волосами уху мамы, неприятно соприкасаясь склизкой кожей с ее дрожащим телом, — Ты сама сюда пришла, шлюха… слышишь? Сама. Ты сама этого хотела… и хочешь.

— П-пожалуйста… не бей меня… только не…

— Заткнись, шалава. Я сломаю тебя, слышишь?! СЛЫШИШЬ? Мы… у-ах… мы… Гр-а! — Павел вновь размашисто вогнал член, сплющивая волосатым пахом мамины ягодицы, — Мы только начали! Только начали… сегодня… агх… сегодня я научу тебя, что трахаться с маленькими мальчиками… гх… трахаться с маленькими мальчиками очень… и очень плохо…

Павел ускорил темп, наслаждаясь страхом партнерши. Мощные шлепки, порождающие чавкающие и хлюпающие звуки, гармонично вплелись в шипящий гомон непрерывно работающего душа, а мгновение спустя, в похотливую какофонию вклинился и гортанный женский крик:

— Бы… Быстрее!! БЫСТРЕЕ!! БЫСТРЕЕ!!

— Нравится?! Нравится тебе, шлюха?!

Павел схватился за мамины плечи, с усердием заставил ее прогнуться ниже, еще ниже, чуть ли не залезая сверху. Отвесив маме очередной звонкий шлепок, он взревел, будто разъяренное животное, и принялся с маниакальным остервенением не столько ебать, сколько разбивать когда-до тщетно пытавшуюся выблевать сына дырку.

— Д… ДА-А!! Д-ДА!! ПОЖАЛУЙСТА!! ВОТ ТАК!! ДА!! НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ! – вопила мама, скользя припечатанным к стеклу душевой кабины лицом.

Оргазм подступал все ближе и ближе. Пожалуй, это единственное чувство, что еще осталась в ее, потерянной во мраке разврата, голове.

Ее трясло. широко расставленные, согнутые под весом партнера ноги, покрытые переливающимся, словно глазурь, слоем влаги, в судороге задрожали, дразня Павла покачиванием сочных ляжек, с виднеющимися следами его укусов.

Сама того не замечая, Светлана застонала еще более развратнее, еще более смелее, открываясь закопанной в недрах правил и обязанностей сути. Сама, в нарастающем пике наслаждения, принялась подмахивать противному ей ебырю. Сама, с каждым новым шлепком по взбиваемой плоти, напрягалась еще сильнее, всем телом, в безумной попытке наконец вылить из себя мощнейший кайф, взращенный собственным отвращением к допущенной вседозволенности.

— ДА-А-А!! Д-д-а…сильнее… пожалуйста, СИЛЬНЕЕ!!!

С грохотом ударившись о перегородку от особо сильного вгона, она по-блядски выгнула спину, для пущего удовлетворения предоставляя партеру свою пизду на блюдечке. В надежде… нет, в маниакальном желании закончить… закончить это унижение собственным позорным проигрышем…

— Д-да… д… д-да… п… пожалуйста… д-да-а… Паша… Паша, пожалуйста… пожалуйста…

Пытаясь схватить за что-то, она скрипнула ноготочками по перегородке и тут же вскрикнула, буквально повисая на вбитом хую самца, на миг забыв о накатывающих волнах наслаждения.

— ПРОСИ, СУКА!! – взревел Павел, грубо сгребая мамины волосы и с силой оттягивая ее голову назад, — Давай, шлюшка! Давай… поунижайся. Проси меня, слышишь?! Умоляй меня дать тебе кончить. Хочу послушать твои причитания.

— П.. пожалуйста, — заскулила мама, ощущая, как по ее щекам полились слезы, то ли от жгучей боли чуть ли не вырываемых с корнем волос, то ли от холодного ощущения, что ее разъеб остановился, лишь изредка возобновляемый трущейся о воспаленные стенки пульсацией воткнутого на всю дину ствола.

— Это все? – с нескрываемым раздражением спросил мужчина, неспешно наматывая светлые волосы на кулак.

— Ах… а… Не надо… Паша, пожалуйста… не надо… больно! Мне больно!

Он развернул ее, подставляя висящее тело под холодный поток отрезвляющего душа. Вода струями заиграла по спине измученной женщины, неспешно обводя контуры притягательных изгибов напряженного тела, набираясь в ямочку у позвоночника, скользя по гладко выбритым подмышкам, по раскрасневшимся грудям, скапливаясь на концах покусанных сосков, чтобы затем незамедлительно сорваться вниз легкой трелью перестука.

— Ах… ах… — тяжело дышала Светлана, по неволе подставляя задранное сильной мужской рукой лицо уничтожающему все возбуждение душу.

— Я предупредил тебя, — уже куда более спокойным тоном процедил Павел, — Захочешь кончить – умоляй меня. По-другому никак.

Отпустив волосы, Павел вырвал свой член из нутра успокоившейся шлюхи, после чего та тут же стекла по стенке на пол, затихнув в дребезжащих лужах холодной воды. Она не плакала. Не улыбалась в приступе блаженной свободы. Не смотрела на него ни с незатухающем желанием, ни с враждебной к насилию злобой. Она… казалось пустой… абсолютно пустой… выпотрошенной, с отвратительно развернутой дырой между раскинутых ослабевших ног. Ее глаза смотрели куда-то… в никуда… и только лишь тяжелое дыхание сигнализировало о том, что шлюха еще жива. Жива и готова вновь страдать за собственные решения.

— Сын знает? – спросил Павел, протягивая женщине замызганный фужер с каким-то пахнувшим пряностями вином из неказистой бутылки, спрятанной в слабом подобии мини бара.

Она отрицательно мотнула головой, машинально принимая предложенную жижу.

— М-да уж… — вздохнул Павел, стараясь скрыть ехидную улыбку, вызванную воспоминанием о лямке рюкзака, торчащем из-под кровати – Как же так вышло, Свет? Как ты вообще дошла до такого? А? Он же в сыновья тебе годиться!

Женщина не ответила. Она сидела абсолютно голая на стуле, ровно в той же позе, в которую усадили ее обмякшее тело несколько минут назад. Распластанная, украшенная небольшими шариками оставшейся влаги, покрывающей все тело, она ощущала каждую каплю, полосой боли стекающую на ее пышущие алыми переливами груди, ляжки и ягодицы,

— Не, ну я все могу понять, ты женщина яркая, видная, но…

— Я не хочу об этом говорить, — отрезала Светлана на удивление строгим тоном, не меняясь при этом в поддернутом отстраненностью лице.

Он пожал плечами, только сейчас осознавая, что женщина не смотрит в пустоту, как я ему показалось изначально. Отрешенность в ее глазах никуда не пропала, но теперь, по крайней мере, более-менее сфокусированный взгляд был прикован к его не желающему опадать члену.

Ему это нравилось. Он сделал пару шагов в сторону, с наслаждением любуясь, как Светлана непроизвольно повернула голову в сторону его отдалившегося паха. Обмякшая, с небрежно раскиданными ногами, она даже не пыталась закрыться, прикрыть разъебанное отверстие, будто приглашая закончить начатое.

— А муж в курсе, что ты тут под мальчишками всю ночь стонешь? – продолжал издевательство Павел, возвращаясь к жертве поближе.

Мама кивнула, ставя фужер с нетронутой жидкостью на край стола.

— Ого! Ну и семейка у Вас, ей Богу! А я ведь даже и не думал…

Он осекся, заметив, как на ткани стула, прямо под манящей зияющей пустотой дырой женщины медленно разрастается темное пятно.

— А нам нравится эта тема, да? — ухмыльнулся мужчина, подходя еще ближе и, уже привычным жестом, кладя руку на влажные, слипшиеся в ниспадающие на плечи сталактиты, светлые волосы.

Она сама подалась вперед, упираясь носом в разгоряченную залупу. Ей нравился запах. Нравилось, тереться лицом о подрагивающий член, в липком ощущение, что вскоре он вновь будет забит в ее пизду, словно пробкой закупоривая ноющую от малейшего дуновения разодранную плоть.

— Целуй.

* чмок *

Ей нравилось то, что он от нее требовал. Нравилось целовать член, ласкать его языком, нежно поигрывая слюной под головкой. Нравилось, как тогда, в машине, собирать и жадно поедать весь пот, всю грязь, специально оставленную для нее… для шлюхи, коей она и была.

* чмок *

Нравилось насаживаться горлом на обжигающую плоть, чувствуя, как бурлит и поднимается порция обещанного ей в дверях завтрака.

* чмок *

Нравилось чувствовать сперму у себя во рту. Нравилось переливать ее языком от одной щеки к другой, нырять в нее, разжижая собственной слюной… глотать, ощущая как она вязкими волокнами скользит по горлу все ниже и ниже…

— М-м-м… — неожиданно для самой себя простонала мама, продолжая поцелуи, полностью погружаясь в собственные мечты.

* чмок-чмок-чмок *

Она впивалась губами в разбухающий штык. Подолгу присасывалась к солоноватой коже, целуя, словно завороженная, с языком и невероятной лаской. Извивалась вокруг объекта своей любви, стараясь подлезь в самые труднодоступные места. Лизать, слегка проводить губами, втягивать в себя, покрыть своим желанием выслужиться каждый миллиметр, каждую складку.

* чмок-чмок-чмок *

Ей нравилось быть… такой. Унижаться. Самозабвенно целовать член смутно знакомого мужчины… полностью голой и жестко выебанной несколько минут назад в душе его номера… куда она пришла сама… где она отдалась в чужие руки… где получала жирные порции наслаждения, через жестокость, грубость, агрессию…

* чмок *

* ГЛОК *

В привычной ему манере, Павел, без лишний слов, медленно одел мамину голову на вытянувшийся орган, преодолевая любой намек на сопротивление, настойчиво проталкивая обвитую слюнями шишку в покорное горло.

— Гх… — изрыгнула поток слюней из натянутого рта мама, уже не брыкаясь и не сопротивляясь так отчаянно, как прошлой ночью на пыльной обочине.

Он давил и давил, не терпя никаких поблажек, распахивал себе путь все глубже и глубже, пока наконец не почувствовал удовлетворение, вызванное прикосновением влажных губ шлюхи к его яйцам. Одел полностью. Теперь можно… теперь она вновь готова из подобия матери стать чавкающей горловой насадкой.

— М… ГХ-Р! ГХ!! М-М-М-М!!! ГХО… — задыхалась тем временем мамаша, дергая головой в мольбе об освобождении.

Наслаждаясь теплотой и влагой распертого горла, Павел выжидал, с удивлением замечая, что женщина не прекращала потуги ни на миг, несмотря на предобморочное состояние.

Сопротивление злило его… но и безмерно возбуждало.

— Ну, раз по-хорошему ты не хочешь.

* ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК- ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК *

Светлана съехала со стула, не позволяя убить себя звериным горловым взъебом, но Павел, как оказалось, только этого и ждал. Перехватив ее голову еще крепче и схватившись свободной рукой за вздутое горло, он оказался прямо над ней и теперь с новой силой и злобой втыкал член в уже почти что вертикальном положении.

— ГХ!! М-М-М-М!! М-М-М-М-М!!! Гх… гоа… — вопила мама, чувствуя, как от недостатка кислорода проваливается в бессознательность, в который уже не сможет ничего сделать… не сможет освободиться, пока он не спустит все, что накопил в ее бездыханное тело.

* ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК *

От каждого удара яиц о мамин подбородок, во все стороны устремлялись ленты слюней, которые вырыгивались из нее вместе с вбивающим в пол членом. Они облепили весь ее подбородок, резво сбегая вниз, на красное, вздувающееся от каждого всовывания горло, с проступающими ветвями вен, тягучими кляксами разбиваясь о вздыбленный от напряжения мышцами живот и заботливо подготовленный гладко выбритый белоснежный лобок.

* ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК – ГЛОК *

Она брыкалась. Билась. Подтягивала ноги, силясь найти опору. Отталкивала его, колотила, мычала и вопила…

— М… м-м… М! М-М-М!! Агх… бу-а… гх… — забулькала мама, покрывая волосатые ноги градом ударом, с ужасом осознавая, что вот-вот она провалится в застилающую глаза тьму… что все закончится… наконец-то закончится…

— А-А-А-АХ! – судорожно вздохнула она, чувствуя, как горло наконец освободилось.

— Нехуй в следующий раз пялиться, шлюха, — улыбался довольный собой Павел, сбрасывая на ее лицо спадающие с члена пластами комковатые слюни — Нехуй ждать. Хочешь член – проси член. И я тебе его всуну хорошенько… до самых гланд.

Она не ответила.

— Давай, поднимайся, — небрежно схватил он ее за прижатую к животу руку, — Так и быть, сегодня без завтрака. Сразу с десерта начнешь.

Второй раз столь желанный оргазм ускользал от нее на самом острие возбуждения.

Второй раз ее, трясущуюся от возбуждения, волочили куда-то в новое место, чтобы там продолжать измываться, продолжать рвать ее дырки… как она того заслужила.

Она не была против. Была готова терпеть это… как последняя блядь стонать в душе, когда ее истекающую соками пизду насилуют до сминания в подходящую форму для нового члена. Готова слушать похабные гадости в свой адрес, пока ебырь беззастенчиво рассматривает все ее неприкрытые формы, тряся перед лицом грязным инструментом, которым он воспитывает в ней покорность. Готова была… готова весь день и всю ночь целовать потный, гадко пахнущий чем-то спертым член, похожий на сдавленный гриб, лизать его, смачивать и укрывать влажной теплотой собственного рта, убаюкивая до разрядки, словно горячо любимого ребенка. Готова была задыхаться, одетой головой на мясной кол, обливаясь слюнями, и целуя разбухшими губами его яйца после каждого удара волосатым пахом по лицу.

— Кончить, кончить… дай мне кончить… — вертелась назойлиая мантра в ее голове, — Вытрахай меня до беспамятства, использую, унижай… дери меня пока я истошно сопротивляюсь… насаживай… только дай мне кончить, дай мне кончить…

Она хотела этого. Хотела так сильно, что все окружающее действо сплеталось внутри нее в единую нужду. В единое желание быть до капли, использованной этим самцом. Она хотела… хотела… но не могла позволить себе ни просить, ни тем более умолять… Нет. Что останется от нее, если и здесь поддаться грязи?

Он бросил ее на кровать. Нагло улыбнулся предстоящему и неспеша залез сверху.

Пока он вертелся, принимая удобную позу, мама вдруг все поняла. Ее дыхание тут же сбилось. Соски, и без того возбужденные, выпрямились еще сильнее, а по всему телу, вместе с холодком, пробежал разряд тока от осознания того, какой десерт был ей приготовлен…

Он не сказал ни слова. Просто замер, согнувшись чуть сильнее и останавливая в паре миллиметров от широко раскрытых маминых глаз свое окруженное лесом черных, завивающихся волос до одури смердящее очко.

Судорожно вздохнув, не сомневаясь ни секунды, мама подалась вперед.

Приоткрыв исходящей слюной рот и высунув заботливо смоченные язычок, она всем лицом погрузилась в омерзительные, пахнущие калом заросли, нащупывая плотное колечко ануса и тут же одаривая его влажным, преисполненным похоти и любви поцелуем.

— Во-о-от так, да… — довольно протянул Павел, когда в дополнение к поцелую, на конец его члена хлынул раскаленный поток наслаждения, — Давай, шлюшка, давай…

Волосы лезли ей в глаза. Запах в миг пропитал не только все ее лицо, но и все внутренности носа… но ей нравилось. Ей было хорошо. Она целовала колечко, кончиками слюнявых губ хватала выпирающую плоть, посасывая и смакуя.

— М! М-м-м-м!! Ах… ах… м-м-м! – будто дойная корова, сопровождала она каждое свое действие мычанием искреннего удовольствия, выплескивая несоразмерное количество соков на свежее одеяло.

Одной рукой она массировала каменные от скопившейся спермы яйца Павла, а другой нарочито медленно надрачивала покрытой пленкой собственных слюней член, плюющий смазкой на ее груди и напрягающийся от каждого поднятия корпуса живот.

Где-то на уровне рефлексов, подставляя себя для спаривания, мама непроизвольно развела в сторону ножки, надеясь на содействие партнера… но никакой реакции не последовало. Павлу было плевать.

— Язычком, сучка, язычком!

— М-м… А-А-АМ! – аппетитно чавкнула мама, присасываясь к грязному сфинктеру.

Пару размашистых движений, перегоняющих слюни от нижнего края к верхнему и мама, вдохнув полным носом будоражащий запах, с натягом засовывает язык вовнутрь, сходя с ума от сладковато терпкого вкуса.

Павел содрогается и с рычанием высвобождает скопившееся содержимое члена, сплевывая меж маминых грудей целое море желтоватой кончи, медленно потекшей по бокам и по ходящему ходуном от сдавленных стонов наслаждения животику, заливная липкой массой шрам от кесарева сечения.

Искореженным деревом поднимались к сокрытому полутьмой потолку завитки сигаретного дыма.

Где-то вдалеке продолжали, как ни в чем не бывало, шелестеть листвой заросли инжира.

Тишина, лишь изредка нарушаемая чавкающей мамой, неспеша проникла в своды разгоряченного номера, заполняясь въедающимся запахом табака, на замену солоноватому покрову потных совокупляющихся тел.

Мама не чувствовала ни то, ни другое. В ее носу и рту, как, верно, и в сознании, безраздельно правил аромат влажного очка, отдавая то сладостью, то тошнотворной тяжестью и принуждая вновь и вновь мысленно возвращаться к произошедшему…

Она умастилась между расслабленными, по-хозяйски раскинутыми ногами Павла, который развалился на кровати со слабым огоньком почти докуренной сигареты. Демонстративно приподняв избитые ягодицы, как ей было приказано, она продолжала работу ротиком, уже успев нежно высосать все залежавшиеся остатки и теперь просто ублажая опадающий орган, одновременно и ожидая следующего акта, и борясь с безграничным… безграничным желанием склониться в унизительно мольбе дать ей кончить.

— Ну-у, — неохотно выдавил Павел, забрасывая сигарету за рифленое стекло пепельницы, заботливо перенесенную Светланой из туалета на прикроватную тумбу, — Надумала чего? Есть что сказать?

Мама, совершив уставшим язычком полный круг по стволу почти упавшего члена, покоящегося в ее рту, вынула его со сладким причмокиванием и отрицательно мотнула головой.

— Хех, — ухмыльнулся Павел, вставая, — Ну, ну. Тогда, пиздуй. Как мое очко по тебе соскучится, наберу.

Чиркнув зажигалкой, он пошуршал висящими на стуле джинсами и, выудив несколько купюр, небрежно бросил их на все еще приподнятую мамину жопу.

— Молодец, шлюшка, хорошо сегодня отработала.

Проснувшись, я еще долго лежал в кровати, по уши укутанный одеялом, боясь повернуться лицом к комнате и узнать судьбу «кота Шредингера» — есть ли мама в номере или нет.

Поочередно перебирая в голове события, произошедшие за эти несколько дней, я робко вслушивался в окружающее пространство, пытаясь досрочно выяснить, с чем мне придется столкнуться. Иногда мне казалось, что я отчетливо слышу мамино дыхание, чуть заглушенное, завесой из подушек и одеял. Иногда явственно понимал, что в номере я один, а мама… уже давным-давно давится членом Дениса в какой-нибудь пляжной кабинке, широко расставив согнутые в коленях ноги и поглаживая руками этого…

Член качнулся, до боли натягивая плотную головку и я позволяю себе немного подрочить, вертя в сознании яркие образы стонущей мамы под неумолимым натиском Дениса, но практически тут же прекращаю, вспоминая вчерашне-сегодняшнюю ночь и теплое дыхание моей мамочки на собственных яйцах… сперму на ее загорелом плече… лежащий на ее щеке кончающий член…

Шуршит успокоившийся после ночных завываний ветер.

На перилах балкона всполошилась осмелевшая птица, выверенными маневрами головы очищая клюв от кусочков забродившей мякоти.

Я оборачиваюсь.

Никого.

Одеваюсь. Заправляю кровать, борясь с сильным возбуждением и запрещая себе дрочить пока… собираю рюкзак, готовясь к очередному походу подальше от всех этих новшеств в собственной семье и событий, непременно въедающихся в мое и без того мутнеющее сознание.

В процессе рытья в шкафу на предмет чистых плавок, останавливаюсь. Спускаюсь на полку ниже. Аккуратными движениями рук перебираю мамины вещи, силясь найти что-нибудь… что-нибудь такое… мамино…

Встряхнув головой, прогоняю прочь нерешенную головоломку. Как я… Что мне делать? Нужно ли мне бороться с этим желанием, с этим возбуждением? Или… или мама сама нарушила все рамки первой? Ну, да, нарушила, но… но, ведь, не со мной же она их нарушила. Это все не должно быть так. Все лишь случайности, которые, конечно же, не случайны.

Мне должно быть стыдно? Должно? Потому что мне не стыдно.

Это был скрип?

Я замираю, прислушиваясь к звукам, так настойчиво перекрываемым разогнавшимся стуком сердца.

Тихо подкравшись к стене, припадаю ухом, в надежде и страхе вновь услышать грязные фразы, завернутые в тембр знакомого голоса.

Словно безумец, вновь иду проторенной тропой, к тому самому месту, где произошло это чудо… чудо? Катастрофа. Катастрофа? Раз за разом я бегаю туда, в надежде увидеть что-то снова. В надежде уж точно понять и разобраться, если столкнуть с этим второй раз.

Балкон. Провал между двумя островками безопасности. Привычным рывком перемахиваю на соседний уступ, как вдруг… нога проваливается, и я устремляюсь вниз, вниз во внезапном смертельном пике, лишь в последний момент успевая схватиться за спасительные перила…

Так больше не может продолжаться… так больше продолжаться не может…

Шумит вода. Небольшое, плотно закупоренное окошко, почти под самой крышей этажа сияет от лучей давно пробудившегося солнца. Я на автомате чищу зубы, вяла водя щеткой из стороны в сторону, из стороны в сторону, стараясь не всматриваться в собственное отражение, в котором грезится не человек… не сын, а монстр. Подлый, гадкий монстр.

Снимаю одежду. Делаю шаг в направление душа и чуть было не поскальзываюсь, ощущая под ногой, помимо разбросанных одноразовых тапочек что-то инородное. Что-то…

— Телефон? – в ужасе и восхищении выдыхаю я, чувствуя, как сердце вновь запускает столь привычный этим утром бешеный стук.

[1234], — телефон вибрирует, сигнализируя о неверном введенном пароле.

[2929], — нет, тоже неверно.

Попыток все меньше и меньше.

— Ну, давай. Давай, думай! — корю я сам себя, сидя на кровати и блуждая взглядом по приветливому морю за окном, — Что это может быть? Что?

Множество невообразимых комбинаций пролетает в моей голове, возникших из самых глупых, самых нелогичных догадок, без конца сопровождаемых оптимистичными выкриками: «Да!», «Это оно, точно!», «Ах, нет, во-во!!»… пока… пока…

[1509], — набираю я дату своего дня рождения и телефон вспыхивает приветственным экраном.

Мне почти горько… почти… мешает только треклятые образы, навечно выжженные во мне прошлодневным лунным светом.

[Проснулись?] – горит оповещением папино входящее сообщение.

Это не то. Меня это не касается. Не это я ищу.

Папа. Подруги. Ира. Павел. Тетя Рита. Это все неважно! Неважно! Вот!! Вот оно!! Денис.

Я почти открываю входящие сообщения, как вдруг…

* тук-тук-тук *

Подскочив с постели, я мигом пробегаю в ванну, позабыв скрыть свои шаги. Дрожащими руками кладу телефон меж тапочек у душевой кабинки и… я же голый. Да! Да… набрасываю…

* тук-тук*

— Да?! – почти не раздраженно кидаю я «приветствие» гостю, распахивая входную дверь.

— Спокойнее, — смерила меня взглядом глубоких серых глаз гостья, – Ты Дима?

Я кивнул, поневоле зацепившись взглядом за ярких птиц, танцующих на боку утренней незнакомки.

— Дима! — щелкнула она пальцами перед моим глазами, и я тут же оторвался от татуировки, опасливо ерзая сощуренными глазками по пространству за дверью, — Дима, Женя не у тебя?

— Нет, — сухо бросаю я только сейчас доходя, что маме не было нужды стучаться в дверь, так как у нее есть собственные ключи.

— Ты когда его последний раз видел? Его или Антона.

Я молчу, силясь вырвать из переполненной сексом, матерью и прочим развратом памяти образ брата.

— Я… не помню… дня два назад, наверное. Как мы приехали только.

Девушка напряженно сверлит меня взглядом, а затем, пожав плечами, уходит. Ничего не сказав. Ничего не объяснив.

[Я хочу выебать тебя, шлюха]

Листаю выше.

[Я вылизала экран своего телефона с твоим накаченным прессом и возбужденным членом, как ты и просил.]

Выше. Выше.

[Хочу посмотреть, хорошо ли ты вымылась.]

Выше. Еще выше.

[Получается, я первым твою попку занял?!]

Выше. Выше.

[Потому что я знаю, что ты хочешь снова почувствовать, как мой хуй проталкивает его глубоко в твою попку]

[Свет, пришли себя. В том самом купальнике, а потом и я докажу]

Ну где? Где фотки? Они же должны…

[Что за вопросы?]

[Дрочишь?]

[Я соскучилась]

[Первое место, представляешь?]

Фотки. Ну где же хоть какие-нибудь ее фотки?!

Дрожащими руками я нахожу место, куда мама сохраняет загружаемые файлы.

Не то.

Альбом.

Тоже нет. Ничего нету. Ни здесь, ни там. Не то. Не то!

Браузер. Вкладки. История. Диск. Да! Да-да-да!! Google диск!

Я замираю. Четырнадцать папок. Сто двадцать пять фотографий. Четыре видео… я…

Шум. Кто-то шуршит ключами, силясь то ли попасть в узкую щель потертой замочной скважины, то ли вынуть их из бездонной сумочки прямо у нашей двери. Это мама. Теперь уже точно… точно мама.

Я, к херам, закрываю все. Чуть ли не бросаю телефон к душевой кабине, тихо выскакиваю из ванной и, словно профессиональный пловец, ныряю под собственную кровать, утягивая за собой собранный рюкзак и плотнее вжимаясь в сокрытую тьмой пыльную дальнюю стену.

Я отсюда не вылезу.

Делайте что хотите, я не вылезу.

Пошло все нахуй.

Все и так улетело в полную пизду, так что сегодня… сегодня я получу то, чего так сильно хочу.

Дверь, наконец, поддалась и Светлана Степановна шагнула в номер, проверяя первым делом, не спит ли еще ее горячо любимый сын, по привычке укутавшись в одеяла с головой.

Не обнаружив его в ожидаемом месте она, с уже нескрываемой раздраженностью и злобой, шваркнула кожаную сумочку цвета жженого кофе на обувницу и принялась маниакально рытья в ее содержимом, смяв в плотно стиснутом кулаке пропитанные потом купюры.

Неужели у него забыла? – вздрогнула мама, перепроверяя взятый скромный скарб по третьему, а то и по четвертому кругу, – Как же… как же я могла? Да я же, вроде, даже не доставала его…

Сама мысль о том, что ей придется вернуться за телефоном в номер Павла, бросала ее в приятно разливающуюся по телу дрожь, заканчивающуюся всплеском зудящей неги в сокрытой трусиками области, которую она прекрасно ощущала, поочередно подтягивая натренированные ножки, для удобства снятия светло-серых кроссовок.

— Так… так, сейчас надо умыться… надо привести себя в порядок… — блуждала мама по заглушающим острую неудовлетворенность планам, — Я… я просто возьму телефон. Мне нужен мой телефон, и я не буду… я не буду и не должна… ни в коем случае не должна…

Против воли, в ее голове возникали на удивление четкие картины того, как она возвращается к потускневшим цифрам «42», как, нахмурившись, заходит в отдающую потом и семенем комнату, не терпящим отлагательств голосом, требует свой телефон обратно…

— А-ах, — едва слышно заскулила мама, машинально запуская руку за плотно прилегающие к животику джинсы.

В ее воображении Павел улыбается, со свойственным ему высокомерным удовольствием наблюдая, как она медленно раздевается, униженно стягивая с себя одежду и нижнее белье. Его рука ходит по возбужденному члену, пока лишенная всей гордости женщина опускается, сгибая ноги в коленях… не отводя взора, аккуратно раздвигает половые губы, открывая на всеобщее обозрение пылающий… пульсирующий желанием разъебанный тоннель, с края которого, до самого пола, протягивается тонкой нитью капля вязкой смазки.

— Прошу, — говорит мама в своих наваждениях, шепотом повторяя слова наяву, в пустой и холодной комнате номера, — Прошу… умоляю… умоляю, дайте мне кончить. Дайте мне кончить… умоляю! Умоляю!!

За весь непродолжительный период пока мама прибывала в номере, я так и не пошевелился, будто бы слившись спиной со стенкой, запрятанной глубоко в недрах подкроватного пространства.

Я не знал, чего именно хотел добиться, запрятавшись здесь…

Нет, конечно, я прекрасно понимал, что именно я хотел увидеть. Понимал, к чему подталкивало меня избавленное от рамок приличия возбуждение, которое ширилось и росло, росло и ширилось до невозможных пределов с момента начала нашего с мамой отдыха… но… что дальше? Что мне делать с этим? Как будет правильнее? И как жить потом?

Я слышал, как мама бродит по номеру. Слышал, как громко шлепнула она сумкой, как неистово рылась в вещах, гремя соударяющейся пудреницей, помадой и расческой в поисках, как я догадался, пропавшего телефона. Донесся до меня и слабый, но не менее сладостный то ли вздох, то ли стон… и звук расстегивающейся ширинки на ее джинсах…

Я не реагировал. Нет, я не боялся выдать себя, не боялся, что она может заметить какое-то движение… не боялся этого на данном этапе, так как уже заготовил пару-тройку отговорок и отшучиваний. Я жаждал большего. Желал вновь быть свидетелем того, что разглядел в лунном блеске той ночью… терпеливо ждал, пока мое нахождение под кроватью перерастет из глупости и странности во что-то ужасное, неудобное… во что-то преступное.

Размышляя о собственной морали, я вдруг услышал обрывок маминого шепота и моментально похолодел от осознания того, что еще один запретный миг намертво отпечатается в моем сознании, раз за разом всплывая яркой вспышкой в нередкие моменты самоудовлетворения.

—. .. умоляю… дайте мне кончить. Дайте мне кончить… умоляю… умоляю…

Диссонанс грязной, непомерно пошлой мольбы и теплого, родного голоса заставил меня осторожно выглянуть из собственного укрытия. Сердце будто бы выдавало меня чечеткой глухого стука, а член, казалось, вот-вот пробьет днище кровати.

Мама все также стояла в прихожей. Одной рукой она упиралась на ходившую ходуном обувницу, а второй активно двигала в промежности, методично натягивая темную ткань стринг.

Ее брюки были спущены до самых щиколоток. Ноги с плотными загорелыми ляжками, полусогнуты и широко разведены. Она дрожала, периодически вытягиваясь на носочках и наседая на бедную обувницу. Тяжело дышала, перемеживая скулеж с томными стонами, слишком возбуждающими, слишком пленительными для меня… Глаза плотно сомкнуты, ротик приоткрыт в немом крике, а носик чуть сморщен…

— А-Ах! У… умоляю… — шептала мама, запуская руку чуть глубже.

Она сменила позу и мгновение спустя по номеру поползло влажное хлюпанье… по движению ее руки и общему напряжению, я понял, что мама отказалось от активных поглаживаний и, наконец, трахала разогретое лоно сомкнутыми пальцами…

Я не мог терпеть. Наплевав на осторожности и изначальный план, я впился в уже готовый кончить член и принялся выдрачивать всю не принимаемую, но тянущую к маме похоть, силясь как можно быстрее достичь мига разрядки… но, внезапно, все закончилось. Мама остановилась… съедаемая судорогами, пыхтящая от застревающих в груди постанываний, она остановилась, всем телом повиснув на предмете интерьера…

С трудом остановив себя, мама вцепилась в имитирующую дерево фанеру, съежилась и ждала. Ждала, пока успокоится ее раздраженное ненасытное лоно…

— Не так… — выдохнула Светлана, — Не так… только не так…

Скинув опутавшие ноги джинсы, она, сжав кулаки, шмыгнула в ванную, тут же, с облегчением, выдохнув от обнаруженного промеж оставленных тапочек темного прямоугольника потерянного телефона.

Она никуда не пойдет.

Не пойдет.

Ей нет нужды возвращаться в сорок второй номер. Нет нужды держаться из последних сил… нет… нет повода вернуться к Павлу и просить, нет, низменно умолять его позволить ей получить стучащий в висках оргазм.

[Проснулись?] – так и остается без ответа сообщение мужа.

Устроившись на ранее пригретом сиденье душевой кабины, мама старалась быстрее покончить с раздражающими бытовыми делами и перейти к более… вожделенному вопросу.

[Ушли в горы. Вернусь завтра.]

[Хорошо. Береги себя, сыночек. Вечерком наберу тебя.] – быстро набила ответ мама, тут же переключаясь на чат с Денисом.

Она все еще чувствовала саднящее чувство вины за ложь про водопады, которая так некстати раскрылась вчерашним утром. Беспокоилась из-за неубедительных отговорок сына про походы куда-то… вчера ведь он тоже сказал ей, что уходит с ребятами и неизвестно когда вернется, а на утро, как ни в чем не бывало, спал в своей кровати… ей было больно… она винила себя, что отдаляется от сына… что, будто бы, меняет отдых с ним… его самого на… на…

[Я хочу выебать тебя, шлюха] – призывно чернели на светлом фоне буквы сообщения Дениса, оставшегося без ответа.

Закусив губу и плотно сомкнув ноги, мама дрожащим пальцем нажала на кнопку вызова.

Гудки. Гудки…

Пустым взором посверлив матовую перегородку душа… в которую, там, в номере сверху, вбивал ее Павел, мама застучала по экрану.

[Позвони мне]

Бросила телефон на подложенные специально для этого тапки, запустила пальцы в светлые пряди, взъерошивая волосы.

— Нет… слишком сухо. Вдруг откажется? Вдруг не захочет?

[У меня для тебя сюрприз]

Теплые струи обласкали ее тело. Она намыливалась несколько раз и несколько раз смывала с себя грязь вчерашней ночи и сегодняшнего утра, однако, все еще чувствовало желеобразное месиво меж собственных грудей, медленно сползающее по бокам и животу в область паха. Проведя рукой по мокрой ложбинке меж грудей, она, закрыв глаза, представила, как размазывает семя по покрытому мурашками телу… как покорно слизывает с пальцев колыхающиеся сосульки, как пьет…

Выглянув на секунду из душевой кабины, схватила мокрыми руками телефон, проверяя входящие сообщения… пусть оповещения и не было, но, вдруг… вдруг просто не отображается…

Ответа не было.

Привела себя в порядок. Позавтракала.

Ответа не было.

Сидя на стуле, покачивая ножкой, пощипала немного винограда с оставленной для сына фруктовой тарелки, не выпуская из рук телефон, обновляя и обновляя чат. Обновляя и обновляя. Обновляя и обновляя. Обновляя и обновляя. Обновляя и обновляя. Обновляя и обновляя…

Вызов. Гудки. Безразличные гудки.

— Ну, где же он?! Почему все… может я обидела его? Может он обиделся, что я не ответила тогда?

[Ты обиделся?] – быстро набрала мама сообщение, но остановилась, не решившись отправить.

Сходила в прачечную, забрать выстиранные вещи, в пустующем проходе медленно переведя взгляд с поблескивающих на послеполуденном солнце цифр «42» на молчащее средство связи, так и сяк покручиваемое в руках.

[Ты обиделся?] — добавилось в вереницу ее сообщений новое.

[Позвони мне.]

[Я извинюсь. Как следует.]

Ответа не было.

Пляж гудел, кричал и смеялся сонмом так непохожих друг на друга голосов.

С близлежащих кафешек, к освежающему морю, поблескивающему легкой рябью волн на жарком солнце, медленно стягивался народ, самыми различными, невообразимыми компаниями. Хлопали раскрывающиеся зонты, создающие темные круги промеж лежащих загорелых тел в вызывающих купальниках на самый разный вкус. Кричали и бесновались дети, шлепая босыми ногами по берегу и стреляя друг в друга из ярких, броских водных пистолетов и орудий покрупнее. Смущенно жались подростки, водя скрытым солнечными очками взглядом по обрамляемым морской пеной фигурам сверстниц или даже женщин постарше.

— Сюда, давай! Сюда! – крикнула какая-то грузная женщина прямо у мамы над ухом.

В очередной раз оглядев бушующее море из людей и судеб, мама, не обнаружив желанного силуэта, направилась к белеющему зданьицу спасательной службы, гордо возвышающейся над приливом туристов.

— Не-е-е-е, — с улыбкой протянул парень лет двадцати пяти, с интересом и… аппетитом… осматривая прокушенную грудь подошедшей мамочки.

Мама была вынуждена отказаться от скрывавшего шрам зеленого неонового купальника, который вчера, где-то на темной обочине скрытых зарослями дороги, был безжалостно облит вытекающей изо рта спермой и… иными жидкостями в иных местах.

На смену ему она надела глубокого синего цвета бикини, с треугольными чашечками, из-под которых, из-за различия размеров, заманивающее выглядывали незагорелые области кожи, и плавками, торчащими теперь из-под джинсовых шорт высокими завязками выше бедер, покачивающихся в такт ее шагам. От жарких лучей солнца спасала чудом найденная на дне чемодана черная кепка, скрывающая ее лицо в приятной тени.

— Он не каждый день тут работает. Теперь только в пятницу будет, наверное.

— Хорошо, — кивнула Светлана, чувствуя, как краснеют от позора ее уши, — Передайте тогда, если увидите, чтобы зашел к тете Рите. Его мама просила взять у нее кадки.

— Какие кадки? – усмехнулся парень, не веря в спешно придуманное женщиной оправдание.

— Просто передайте! — уже заметно строже отрезала мама, буквально сгорая со стыда.

Парень пожал плечами, с нескрываемой похотью впиваясь взглядом в крепкую задницу удаляющейся мамочки.

Еще с полчаса побродив по пляжу, мама вновь поднесла к уху телефон, выслушивая до боли знакомые гудки.

— Куда ты, блять, делся?! – сжала она зубы, чувствуя не то злость, не то обиду.

Оглядевшись по сторонам, она вдруг заметила Колю, Вову и Никиту, расположившихся на границе дикого пляжа, у зарослей дюнной травы недалеко от домиков-кабинок, в которых вчера Светлана всасывала пот Дениса из его подмышек и выпирающих мышц натренированного пресса.

От одной только мысли мама ощутила, как трутся о ткань купальника выпирающие соски, но сдержала себя.

— Не пойду же я у них спрашивать… они же сразу все поймут…

Проверив телефон, мама вновь покосилась на чуть приоткрытую дверь раздевалки, видя, как со спущенными трусами она трясет жопой перед довольным пареньком, размеренными движениями выдрачивающий столь желанный ею хуй… вверх и вниз… вверх и вниз… вверх и вниз, пока победно не утонет в ее горле…

—. .. как умалишенный, блять, — махнул рукой Коля, не желая поддерживать дальнейшие разглагольствования.

— Да нет же, говорю тебе…

— Здравствуйте! – звонко поздоровалась Светлана.

— Здравствуйте, Светлана Степановна! – вразнобой отозвались мальчишки, поворачивая к ней высыхающие после купания головы.

— Мальчишки, вы, случаем, Женю не видели? – прищурила она глаза, уперев руки в боки.

— Не-е. Мы его с самого приезда не видели, — насупился Никита, украдкой поглядывая на спортивную фигуру женщины.

— Не-а.

— Ох, ну что ж такое… А Дениса? Дениса видели? Он, вроде как, с ним куда-то собирался?

— Не! Его тоже.

— А что такое? Может, мы Вам с чем помочь сможем? – спросил Вова, без толики двойного смысла.

— Да не, мальчишки, спасибо. Если вдруг увидите Женю, передайте чтоб быстрее шуровал домой, ладно?

— Ладно! – хором отозвались подростки.

Вновь внимая протяжным гудкам телефона, мама неспешно возвращалась в номер, покачивая пакетом с продуктами и рассматривая окружающие красоты, успевшие за пару дней стать лишь пестрым фоном ее… похождений.

— Да? Алло, — внезапно прорезался через привычные сигналы голос Дениса.

— А… Да?! Денис! Ты… ты где? – запнулась мама от неожиданности.

— А-а… да мы тут с ребятами решили мяч…

— У тебя дела сегодня есть какие-то? — нервно перебила его мама.

— Н-нет… а что? Уже соскучилась? – выявил малец на лету свою доминирующую позицию.

— Дуй сюда, понял? Прямо сейчас.

— Ну… ну не знаю… мне еще надо бы домой…

— Денис, ты не прихуел ли там припираться?! – закипела мама, аж останавливаясь посередине улочки, мешая идущими позади людям

— Да я не…

— Или ты прямо сейчас пиздуешь сюда или можешь забыть этот номер, понял?!

— Да… — неуверенно отозвался сконфуженный Денис.

Сбросив вызов, мама, не отвлекаясь ни на минуту, открыла общий с собеседником чат, дабы стереть неудобные сообщения, отправленные ошибочно, на эмоциях, в момент слабости и не терять перетянутое в разговоре лидерство… но они уже были прочитаны, а преисполненный интересом и возбуждением от приготовленного сюрприза Денис спешил в ее номер.

С возвращением мамы в номер я вновь занял облюбованное наблюдательное место под кроватью, заблаговременно подготовив его чуть получше – забив в угол подушку и перезаправив одеяло так, чтобы оно больше свисало с краев.

Исходя из активных приготовлений, устроенных бегающей туда-сюда по номеру мамой, я сразу понял, что… что дождался… член принялся тянуться вверх, а я, от страха быть пойманным сейчас… сейчас… до того как увижу что-то… прикрыл рот ладонью, боясь лишний раз вздохнуть и изо всех сил желая потонуть во мраке.

Нетерпеливо скинув с себя шорты, мама развернулась к чемодану и, сексуально заведя руки за спину, расстегнула лифчик, оголяя для моего взора прекрасную загорелую спину с темными впадинками между линий мышц. Развязала завязки на бедрах, перехватывая трусики и засунула их в глубины чемодана, наклонившись и машинально выгибаясь, подобно кошке, подставляя невидимому ебырю раздвинувшиеся спортивные ягодицы и манящую трещину между ними с нежным колечком сжатого ануса.

Я закатил глаза от нахлынувшего возбуждения и чуть дернулся, ощущая, как бьет в головку разбушевавшийся позыв оргазма.

— Пожалуйста… выебете ее, — пронеслось у меня в голове, — Заставьте ее кричать, стонать, молить о жестком сексе, выкручивая ее великолепное тело во все новых и новых позах… я хочу это видеть… я хочу видеть, как ебут мою мамочку…

Она выпрямилась, извлекая из потаенных мест чемодана упакованную в вакуумный пакет темную одежду, по-видимому, для особых случаев, и… мой член заныл еще сильнее, и я почувствовал, что даже малейшего прикосновения… малейшего дуновения будет более чем достаточно, чтобы я выплеснул все скопившее…

Направляясь в ванную, мама поигрывала в руке отливающей темной резиной клизмой.

— Заходи, — скомандовала мама тоном, не терпящим отлагательств.

Она была прекрасна… великолепна… больше, намного больше, чем могут вместить в себя эти слова.

На ее атлетичное, точеное, вторящими изгибами мышцами, телу с сияющей золотом загорелой кожей, было наброшено полупрозрачное неглиже, по форме выполненной под ночной халатик, с темным пояском, плотно завязанным прямо на мускулистом животике, и ажурным подолом, не смеющем прикрывать белоснежные ягодицы. Гладкие, аппетитные ножки, скрыты уже известными Денису черными чулками, больно впивающимися в нежную плоть ляжек.

Стринги, прозрачным треугольником, вызывающе демонстрировали белоснежный лобок, слегка ощетинившийся жесткими прорезающимися волосками, и едва-едва начинающуюся темную полоску поблескивающей щели. Груди пережаты темным лифчиком, упирающимся ажурной каймой в шрам, кровавую медаль, полученную пару дней назад.

Белокурые пряди, пышно и специально приподнятые, плавно ниспадали на широкие плечи, оттеняя иссиня-черный макияж глаз и столь же мрачные губы, скрытые матовым слоем черной помады.

Пораженный невиданной ранее красотой Денис быстро зашел в номер, не своя с обворожительной мамы восхищенный глаз.

— Светлана Степановна… — выдохнул юнец, боязливо проводя рукой по оголенному мамину бедру, подчеркнутому черной полосой кружевных чулок.

— Заткнись, — шыкнула мама, со злостью закрывая входную дверь и оставляя ключ воткнутым с внутренней стороны.

Возбуждение пересиливало страх и Денис, уже без всякого стеснения, мял и стискивал мамины формы, потихоньку перемещая правую руку на холодные булочки.

Она оттолкнула его, недовольно зыркнув взглядом, а затем, чуть наклонившись, впилась в его губы, припечатывая юного любовника в стену коридора.

— М-м! – простонал парень, обхватывая маму за талию и скользя рукой по шелковой ткани трусиков.

— Сегодня ты будешь грубым, — продиктовала мама паттерн поведения, отстранив на мгновение черные губы, — Ты меня понял?

Вместо ответа он звонко хлопнул ее по заднице, впиваясь рукой в нежную кожу.

Чуть задрав голову и закрыв глаза от разрастающейся жгучей боли, мама, сдержав улыбку, посмотрела на своего любовника сверху вниз и, удовлетворившись разгорающейся в его глазах животной страстью, вновь припечатала к стене, наседая на лицо своими грудями.

Денис не растерялся и тут же впился в незащищенные участки кожи, целуя их, облизывая и покусывая… пока еще осторожно.

— Нравится? – спросила мама, — Нравится, когда тебя по всему городу ищут, чтобы ты пришел и выебал мамочку, а?

Парень ответил очередным мощным шлепком по ее жопе, от которого мама уже не могла не застонать.

— Ах! – дернулась она и тут же ощутила, как набравшийся злости Денис, сначала обхватывает ее, а затем, без лишних усилий, поворачивает, припечатывая к стенке уже ее саму.

— Я выебу тебя! — выдыхает юноша, смотря в довольные глаза своей зрелой сучки, — Я буду ебать тебя весь вечер и всю ночь, пока ты не начнешь молить, чтобы я остановился!

Мама нагло улыбнулась, не отводя взора.

— Можешь попробовать…

— Снимай свой блядский лифчик, — скомандовал юноша, стискивая мощной ладонью мамин загорелый бок.

Светлана, выгнув бровь, подняла руки, оголяя гладко выбритые подмышки, и расстегнула застежку, не препятствуя сползающей и падающей вниз защите.

— Но чтобы этого, — мама сексуально изогнула руку и ткнула пальчиком в шрам, темно-красной коркой засохший у правого сосочка, — Чтобы этого больше не было. Понял меня?

Денис улыбнулся и, сильнее прижимая маму к стене, прильнул к ее мускулистому животику, сцепляя захваченную кожу зубами и надавливая резцами что есть сил.

— АХ… БЛЯТЬ!! – взвизгнула женщина, упираясь в плечи партнера, в безуспешной попытке оттолкнуть его, чувствуя при этом, как сквозь промокшие трусики, на пол падает тяжелая капля смазки.

— Мне надо в душ, — бурчит Денис, перемежая слова жадными поцелуями маминых оголенных плечь.

Светлана тяжело дышит, запустив руки под майку юноши и нежно поглаживая широкую спину.

Прозрачный халатик, зло стянутый Денисом с ее плеч, приятным шелестом скользит по телу, утягивая вниз тугой поясок и застревая на обхвате бедер.

— Не надо, — стонет мама, целуя мальчишку в макушку.

— Я весь день… на ногах… потный…

Женщина, нахмурившись, укоризненно посмотрела на своего любовника, давая ему пару мгновений на размышления.

— А! – наконец хищно улыбается парень, сильнее стискивая партнершу, — Нравится когда погрязнее? Любишь, когда потный, да?

Мама не отвечает. Медленно впивается губами в незащищенную майкой шею парня, размашистым движениям слизывая солоноватый вкус застоявшегося пота.

— Как тогда, в раздевалке, да? – не унимается парень, приподнимая и опуская мамины ягодицы.

— Да-да… — прерывисто выдыхает Светлана, — Снимай майку, быстрее…

Едва майка падает на пол, мама тут же опускается на колени и покрывает желанный пресс чередой развратных поцелуев, скользя между ними языком по рельефу мышц.

— Ты меня своим губками помоешь, — пыхтит парень, скидывая шорты с трусами и хватая маму за голову.

— Подожди!

Юнец вопросительно смотрит на дрожащую снизу женщину, не догадываясь об очередной ее задумке.

— Сядь на стул.

Подождав мгновение, Денис, чуть задрав мамину голову, выпускает на ее лицо тонкие колонны слюней.

Сцеживаемая жидкость, неприятно сливается на мамин лоб и глаза, тут же стекая обширной сеткой на губы, следуя до самого подбородка… сначала мама терпеливо переносит унижение, но затем, поддавшись возбуждению, запускает руку в трусики и широко открывает ротик, ловя языком новый поток.

С началом влажных, чавкающих звуков я перемешаюсь во мраке под нужный мне угол, дабы разглядеть процесс ебли получше.

Первы делом я замечаю согнувшуюся маму, совершающую поступательные движения родной головой, которую я нередко целовал в детстве в щеку… раскинув плечи, одной рукой она помогает себе возле ротика, а другой доит яички партнера, плавно перебирая пальчиками.

Затем из-за угла кровати выплывает довольный Денис с широко разведенными ногами. По-хозяйски, закинув одну мамочке на спину, он блаженно растекся по стулу, убрав руки за голову и давая вонючим подмышкам распространить угодный маме аромат.

Ему хорошо. Его перевозбужденный член нежится в теплой ванне маминого ротика… ротика моей мамы, которым он, буквально, управляет, изредка хватая за только что собранный светлый хвост на голове и резкими, поучительными движениями, задавая приятный темп.

— Так лучше? – вопрошает она, с хлопком снимаясь с залупы и вспенивая собственные слюни у основания, ускоренным движением руки.

— Ты офигенная хуесоска… — улыбается Денис, указательным пальцем оттягивая мамину слюнявую губу.

Она закрывает глаза и вновь совершает поступательное движение, опуская голову ниже и ниже, ниже и ниже, как вдруг юноша чуть двигается, меняя направление, и втыкает разгоряченный штырь в теплую стенку маминой щеки.

— Хуесоска… — повторяет Денис, наслаждаясь блеском в глаза моей партнерши, — Хуесоска…

Ее щека больно вздувается, принимая смутные очертания облегаемого члена. Через образовавшуюся щель между губками продолжают вытекать потоки вырабатываемой смазки, выливающиеся на ложбинку между трепещущими грудями, и капающие на уже разбавленную мокрыми подтеками ткань чулок.

— Теперь яйца… давай, отлизывай яйца… шлюха…

От последнего слова мама явственно вздрагивает и покорно опускается ниже, с протяжным стоном целиком заглатывая выбритую мошонку.

— Моя мама хуесоска… моя мама, прямо на моих глазах, унижается между ног парнишки моего возраста… она отсасывает ему, дает себя оскорблять, гнется желанной спинкой под закинутой на нее грязной ногой… нюхает прелый запах его паха… сосет его яйца… трудолюбиво вылизывает их… шлюха… шлюха… моя любимая мамочка – грязная шлюха…

Спустив на высунутом языке обсосанные яйца, которые тут же, болтаясь, повисают между ног юноши, исходя слизью и тая в себе сытные порции спермы, мама с любовью целует Дениса в тыльную сторону бедра.

Сползая еще чуть ниже пригретого места, я вижу, как, поднявшись, мама легким движением спускает по чулкам ничтожную ткань стринг и мое сердце больно екает… предательский член обжигается развратом и, больно сократившись, выплевывает на днище кровати и задранную одежду сгущенные струи кончи… раз за разом… раз за разом… Меня колотит, но, не смотря на то, что, кажется, так обильно я кончал впервые, я не чувствую ни опустошенность, ни удовлетворенность… больше, больше… еще больше…

В полумраке зашторенных окон и скромного свечения лампы в углу столика, я четко улавливаю блеск белого кристалла анальной пробки, жестко заткнувшей мамину кишку меж половинок сводящей с ума жопы, ардеющей отпечатками рук Дениса.

— Она приготовила для него свою кишку… бережно промыла ее, смазала, заранее растянула, чтобы… чтобы ему было приятнее… чтобы он чувствовал себя комфортно в ней… мама подготовила себя… себя для него…

Мама стонала.

Не сдерживала себя. Стонала прерывисто, то заходясь в высоких нотах, то тихонечко скуля, словно напуганная собачонка.

Встав раком на расстеленной кровати, мама выгнулась вниз, с должным профессионализмом преподнося Денису в дар свою заткнутую анальную дырочку… словно подарок… словно доказательство его незаменимости… его чемпионства над ней и ее желаниями…

Она дрожала, периодически выгибаясь обратно, когда ее тело сводила сладкая судорога пика возбуждения или когда юношеские руки, не жалея, со всего размаха опускались открытой ладонью на истязаемые ягодицы.

— М-м… м-м-м… М! А-ах! Д-да… д-да… — плакала мама от счастья, пока Денис медленно вытягивал из нее звездящийся металл затычки.

— Твоей жопе конец… — дрожащим от вожделения голосом шептал Денис, — Я все там разобью… я выебу тебя… сделаю из нее рукав для своего хуя…

Самая толстая часть пробки неспеша выскользнула из маминого ануса, до красноты натягивая покрытое огромным слоем смазки кольцо.

— А-ах!! – выгибается еще сильнее мама, стискивая в руках скомканные простыни.

Денис подается вперед, чуть ли не в лицо тыча маме вынутую огненную пробку, сладко пахнущую ее внутренностями и покрытую… редкими ломтиками не вытекшей начинки.

— В… ах! Вык… выкинь… — скулит мама, дергая опустошенной жопой, — Вставь… в меня скорее… сыночек… вставь…

Но Денис остается непреклонен. Ткнув грязным металлом маме в губы, он с раздражением вновь шлепает ее по раздвинутым ягодицам.

— В рот! Живо!!

— Н.. нет…

— Я сказал!!

* ГЛОК *

— М-М-М-М-М!!! – мычит мама, всасывая в себя анальную пробку до самого основания, позволяя кристаллическому навершию припечатать ее сложенные в круг губы.

Нетерпеливо хватая овальную бутылочку, Денис выливает на мамин дергающийся зад галлоны смазки, нетерпеливо скользя готовым разорваться членом по маминой щели.

— М-М-М!! М-М-М-М-М!!! – мычит мама, очищая язычком воткнутый металл, чувствуя, как смазка льется и льется, льется и льется по ее промежности и ногам, разливаясь холодным морем под расставленными голенищами.

Навалившись на холодную кожу маминых ягодиц, Денис приставляет член к сдавшемуся колечку и с натягом, не смотря на подготовку, вталкивает залупу в бережно растянутую кишку.

Он не останавливается, не обращая внимания на мамины стоны, проталкивает хуй все глубже и глубже, толчками пробивая сопротивляющийся проход и продавливая угодный себе рукав все глубже и глубже, глубже и глубже.

Мама стонет. Мычит до звона ушей. Дергается, но держится, уверенно насаживаемая жопой на хуй юного ебыря.

Выплюнув идеально чистую пробку на пол, Света поддается тянущим за плечи рукам “сынишки” и, разбрызгивая стекающие по щекам слезы, сама насаживается жопой на заполняющий ее член, истошно крича от резкой боли и… и…

— Б… бля!!! А-А-А-А-А!! Д-ДА!!! Д-Д-ДА!!!

Дрожащие потные тела целуются занятой жопой и выпяченным пахом, в то время как мама, срывая голос, выканчивается вожделенной потребностью, резко выгибаясь и ссывая под себя, мощными толчками, потоки струйного оргазма, одну за другой, одну за другой, одну за другой…

— П-подожди… Денис… п-подо… — обмякает мама в его руках, падая в желанное бессознательное, но парень больно надавливает ей на лопатки, заставляя сложиться ослабевшие руки и сминая маму в позу черепахи.

Поборов номинальное сопротивление, Денис продолжает остервенелую случку, разъебывая ее очко и полностью подчиняя зрелую женщину собственному похотливому темпу.

Я без стеснения надрачиваю член, прогревая третью волну оргазма.

Иногда моя рука больно упиралась в днище кровати, издавая характерный глухой стук, но я не обращал на это никакого внимания, ибо комната и без этого была заполнена криками боли мамы и треском растряхиваемой двухспальной кровати.

Надо было отдать Денису должное, ибо, заполучив мамин анал, он никак не мог успокоиться, вытрахивая его несколько минут к ряду. Однако, судя по ускорившимся влажным шлепкам, потоку оскорблений и очередных, истошных криков мамы, кончающей то ли во второй, то ли в третий раз, дело все же близилось к завершению.

Всего процесса я, к сожалению, не видел, даже несмотря на то, что в самом начале позволил себе выглянуть из убежища. Они забрались слишком высоко и поймать нужный угол, не выдав себя, было просто нереально.

— Сыночек… п… подожди… Прошу! А-А-А-А!! Не вынимай!! НЕ ВЫНИМАЙ!! — умоляет мама и я четко слышу хлюпанье выдергиваемого из ее кишки члена.

Схватившись за растрепавшиеся волосы, он стаскивает ее с кровати и с силой швыряет спиной к шкафу. Открывая для меня шикарной обзор на мамино смятое тело.

Мгновение спустя, сидящая мама, с хаотично подрагиваемыми ногами, получает в, измазанные подтеками макияжа губы, тычок натянутого до невозможности члена покрытого… покрытого небольшой шапкой кала.

— Денис… кх! — кашлянула мама, с мольбой смотря в глаза скрытому от меня Денису, — Я… кхм! Я не буду…

Спортсмен хватает ее руки, удерживая их над ее головой так, что полностью обнажаются манящие, покрытые потом подмышки, и тычет уже более уверенно, пододвигаясь к женщине вплотную.

— Будешь, сучка… ты же сама просила погрубее…

Мама укоризненно смотрит на своего ебыря и послушно заглатывает изгаженную залупу, чуть прикрывая поддернутые слюной веки, от истомы грязного наслаждения.

— Умничка, — выдыхает Денис, — Ты… самая лучшая хуесоска… самая лучшая…

Двигая пахом, он закрывает от меня мамино лицо, но для дрочки вполне хватает и чавкающих гортанных звуков, вперемешку со сдавленным кашлем.

— Давай… давай… залей ей горло, — тихо шепчу я, в такт с Денисом ускоряя движение руки.

Взвыв, Денис с треском припечатывает подчиненное тело к шкафу, измазанным в смазке пахом, напрягаясь и тихонько елозя по горлу женщину, в то время как мама, протестующе замычав, заходит сильным кашлем и…

Я вздрагиваю от неописуемого… неописуемого…

Широко открыв глаза, и задержав дыхание я смотрю на прикрытое Денисом лицо мамы… в то время как ее наполненные слезами глаза, также широко распахнутые от шока, непрерывно смотрят на меня.

Еще одно движение и из уголка ее рта переливается белесая жидкость, тонкой струйкой льющаяся на ляжку… мама кашляет от распертого горла еще сильнее, и сперма прыскает через ноздри, медленно расползаясь в сторону верхней губы…

Не в силах справится с параличом, я, как и мама, не отвожу взгляда, в то время как мой взбухший член сливает на пол скромную лужицу кончи…